«Засыпая, я вижу бесконечную синеву, нежно, но крепко обнимающую меня за плечи. Это глаза моей матери, в которых наверняка утонул далеко не один мужчина. Я слышу ее голос, похожий на раскатистый прибой, что разбивается о каменистый берег земли, которая зовется домом. Нашим. Моим. Единственное место, по которому одинаково сильно скучаешь и спустя день в разлуке, и спустя года. Единственное место, куда я хочу вернуться так сильно, так страстно, что понимаю – оно станет последней точкой моего путешествия. Но для этого еще слишком, слишком рано.»

Литта Нейд сегодня была одета слишком сдержано для чародейки – взгляните на нее, и подумаете, что она скорее всего какая-то знатная особа, прогуливающаяся по улицам города, изучающая его и людей, что его населяют, но даже мысли не промелькнет о том, что эти руки, стиснутые тугими бархатными рукавами и кожаными ремешками-браслетами знают, что такое ворожба. В ее движениях – грация, но странная, будто бы не природная, а искусственно выделанная, как и все в ней, начиная от копны непослушных ярких волос и заканчивая остающимися на земле следами от сапог, размера вовсе не миниатюрного. Ее облик лишен легкости, и единственная ассоциация, приходящая на ум, когда наблюдаешь за этой женщиной – она когда-то была камнем, из которого высекли тяжелые морские волны мягкие линии, сгладили все острые грани, но не смогли в конечном счете истончить. И эта внешняя неприступность – броня, которую Литта Нейд носит на себе вне зависимости от того, плотным ли бархатом или невесомым шелком схвачен ее стан.

Ей не нужно было учиться защищаться от мира вокруг – это было дано ей от рождения, когда вместе с материнским молоком впитывала она соль, что приносит вместе с прибоем северный ветер.

Литта Нейд в Кераке чужая даже спустя столько лет, проведенных при дворе короля; ей, конечно, доверяют, даже слишком – в особенности те, кто считает ее непохожесть интересной, но не опасной. Видят в ней не столько чародейку, способную на невинные фокусы и большие чудеса, сколько затейливого персонажа – почти что мифологического, сошедшего со страниц старых преданий и детских сказок. Ведь иного объяснения тому, что такая, как она, забыла в этих ничем не примечательных краях, попросту не было. Чародейке ее возраста и умений нашлось бы место при дворе любого правителя, куда более авторитетного, амбициозного, известного, но Литта Нейд почему-то предпочла не искать достойного, а сделать таковым местного. Ходили слухи о том, что Белогуном ей было легче всего манипулировать во благо собственных нужд и корыстных целей, и о том, что она на самом деле двойной агент, и подобралась так близко к такому, казалось бы, не особо ценному на политической арене королю лишь для того, чтобы помочь кому-то другому прибрать к рукам развитую морскую торговлю в этой части Континента. Все эти слухи были настолько же близки к правде, насколько и далеки - она выбрала Керак потому, что с этих берегов ей казалось, будто бы можно разглядеть его.

Дом.

Были дни, когда тоска становилась едва выносимой, и тогда Литта могла безо всякого предупреждения просто встать и уйти – подальше от короля, двора, девок, приносящих в своих подолах нежеланных детей, от которых просили избавить, от всех страждущих, юродивых, отчаявшихся и желающих просто поглазеть на настоящую чародейку. Ее никто бы не посмел удержать на месте – королевская стража давно усвоила урок о том, что на пути островитянки лучше не вставать, ибо сталь, из который выкованы их мечи и латы, плавится от огня не хуже, чем масло на только что вытащенном из печи хлебе. Король Белогун же слишком ценил советы, которые не скупится давать ему Литта, ничего не требуя взамен. Если, конечно, вседозволенность можно отнести к «ничему».

И сегодня был тот самый день – в разгар шумного пиршества она просто встала со своего места и удалилась из зала под гогот пьяных вельмож и недоумевающие взгляды гостей, прибывших в столицу впервые, и не ожидающих такой дерзости от женщины, что сидит по правую руку от короля.

Все огни, что были зажжены в большом зале замка в этот вечер, она променяла на единственный, принадлежавший старому маяку. Он возвышался над скалистым берегом безмолвным усталым стражем, и Литта с грустной улыбкой на лице думала о том, что этим они с ним и похожи – оба созданы для того, чтобы указывать верный путь, и обреченные тем самым на одиночество, ведь как двух маяков никогда нельзя увидеть рядом, так и двум чародеям при дворе одного короля места не найдется. Литта противилась тому факту, что несмотря на все ее старания и выдающиеся таланты, ее предназначение мало чем отличается от предназначения любой другой выпускницы Аретузы. И как настоящая дочь Скеллиге упрямо, до последнего, держалась за надежду, что есть иной путь.

Иное предназначение – и речь вовсе не обо всех этих северных обычаях, не принесших еще никому ничего хорошего. Но Литта даже представить себе не могла, что убедиться в своей правоте ей предстоит так скоро.

Все изменилось за доли секунд – судьба отнюдь не фигурально ударила ее по голове, да так сильно, что последнее, что видела перед собой чародейка, прежде чем давящая на виски темнота поглотила ее полностью, это чей-то шепот за своей спиной и говор, чуждый этим землям. Где-то на периферии сознания промелькнула мысль о том, что за ней могли следить, но кто и зачем – совершенно непонятно. У Литты не было столь явных врагов или завистников; по крайне мере, она была склонна так считать. И уж последнее, о чем она могла подумать, так это о том, что на нее напали ведомые вовсе не злым умыслом, а нуждой. В сотрудничестве. В содействии. В помощи.

Долгие часы, проведенные в темноте корабельного трюма, с руками, скованными двимеритом, были самыми странными часами за последнее время – внутри Литты смешалась усталость, ярость, адреналин, интерес и…удовольствие. Наслаждение шумом волн, запахом соленой влажной древесины, гулом терзаемых порывами ветра парусов – это то, чего ей так не хватало; то, что связывало ее со Скеллиге, детством. Источник силы – так что ее похитители, сами того не зная, оказали чародейку услугу; осталось только все-таки узнать, куда судно держит курс.

И каково же было удивление, когда Литта узнала, что они вот-вот пришвартуются к берегам Цинтры. А доставлена чародейка сюда по указу ничьему иному, как местной королевы.

– Не сочтите за дерзость, Ваше Величество, но вы действительно считаете, что именно так, – Литта кивнула в сторону свои запястий, на которых были свежие ссадины от двимеритовых кандалов, что с нее так и не удосужились снять, – Стоит приглашать на аудиенцию? – стража, сопроводив не то гостью, не то пленницу, поспешила скрыться за тяжелыми дверьми.
– У меня не было причин отказать Вам, если бы я получила письмо, а не удар по затылку от ваших бравых стражей или рыцарей, или кем они там еще являются, – недовольством было пропитано каждое следующее слово, изреченное чародейкой – ее вежливости и терпения хватило только для приветствия. И если Калантэ уверена в том, что хочет вести какие-то дела именно с Литтой Нейд, то она должна уж была быть осведомлена о тонкостях характера этой женщины, пусть и ушедшей с родной земли на противоположный берег, но не переставшей после этого быть истинной островитянкой.

Упрямой, своевольной, непредсказуемой – настолько, что даже море, порой, обуздать гораздо проще, чем ее.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign][status]холодные фьорды[/status][nick]Lytta Neyd[/nick][info]<div class="lzname"><b>Литта Нейд</b></div><div class="lzfan">the witcher</div><div class="lzinf">…так гряди из-за гор, из-за гневного моря, и у этого мира ее забирай;<br>и навеки ее забирай.</div>[/info]

– У вас жар, Калантэ, – она обращается к ней по имени, а не «моя Королева» или «Ваше Величество», как того требовал этикет; во-первых, потому, что львица из Цинтры не являлась ее королевой, а во-вторых, потому что дальнейший их разговор мог сложиться только в случае, если ее будут принимать как равную. Относительно невысокая плата за сохранение королевского секрета, и Литта была уверена в том, что Калантэ прекрасно понимает это. В конце концов, она сама приняла решение обратиться именно к этой чародейке, имея возможность выбрать любую другую – более покладистую, более именитую, и еще десяток других «более», о которых Литта прекрасно понимала и это ее совсем не ранило. Ей не нужно было быть лучше чем кто-то из ее бывших сокурсниц, не нужно было никому и ничего доказывать – она сама по себе была уникальна; взять хотя бы ее народ – островитян, по правде говоря, не считали талантливыми магами, и особых надежд даже на нее в первые месяцы обучения никто возлагал, и в итоге очень, очень об этом пожалели. Как и все прочие, кто осмелился недооценить тех, кто родился и вырос на Скеллиге – в глазах всего Континента они могли быть просто варварами, дремучими, ничего не сведущими, хамоватыми и только и знающими, что пускать в ход кулаки да хлебать вересковый мед, но это был стереотип столь поверхностный и глупый, что любой уважающий себя островитянин поспешил бы сначала подтвердить его «от» и «до», а потом с сокрушительным триумфом опровергнуть. Они не просто кучка сбившихся на суровых и холодных островах неучей и силачей – они свободолюбивые, бесстрашные и до зубовного скрежета верные, настоящие воины вне зависимости от пола, возраста и фамилии.

И Литта Нейд, одновременно с бесконечной любовью ко своей семье и родным местам, не скрывая наслаждалась тем, как сильно она выделяется среди остальных земляков. И дело вовсе не в том, что вместо брони из дубленой кожи, меха и металла она носит шелковые платья, порой едва скрывающие самые сокровенные места ее тела – поверьте, они никак не помешают ей при случае пусть в ход кулаки, даже если противник будет ей совсем не по силам в рукопашном бою, - а в том, что она уже запомнилась как единственная чародейка, добившаяся  столь многого.

Эта аудиенция (и пусть Калантэ настаивает на том, что встречу их оной назвать нельзя, Литте проще воспринимать ее именно так, исключительно официально, без какого-либо личного интереса) лишь еще одно важное достижение в копилке прочих для чародейки. Королева не успела сказать в общем счете ничего важного, но для Корал было достаточно просто оказаться с ней рядом, на расстоянии меньшем, чем вытянутая для рукопожатия рука. И вместе со звуком отщелкивающихся с запястья двимеритовых наручников, к островитянке пришло осознание того, о какого рода секрете будет идти речь.

У Калантэ чрево все испещрено струпьями цвета переспелого граната – Литта чувствует это стоя от королевы на расстоянии вытянутой руки, чувствует ее жар, чувствует боль, и кажется, что в этой боли можно утонуть. Боли внутри Калантэ – даже не море, а целый океан, угрожающий однажды разбушеваться с такой силой, что противостоять ей уже не будет возможным.  Королеве не нужно ничего рассказывать, это легко читается по ее глазам, в которых – если присмотреться и знать, что именно нужно искать, – плещется усталость, граничащая с отчаяньем. Или же злость? Литта не сводит с Калантэ внимательного, моментами изучающего взгляда, пытаясь узнать как можно больше из того, что, возможно, женщина не захочет произносить вслух.

Проблема львицы из Цинтры очевидна – но только для Литты, которая знает, насколько мучительными могут быть вопросы и проблемы, связанные с материнством. Только вот Калантэ не похожа ни на одну из тех девушек, что обращались к ней за помощью в попытках как избавиться от нежеланного ребенка, так и в погоне за возможностью родить собственного дитя. Она относилась к тому типу женщин, которым не к лицу румянец роженицы и набухшая от появившегося молока грудь – ей куда больше подходит сияющий доспех и тяжелый, выкованный специально для властной королевской руки меч.

Калантэ создана для того, чтобы кровью врагов окропить землю под своими ногами, но вместо этого вынуждена избавляться от запачканных простыней в своей спальне, потому что ее же тело объявило ей войну, победителем из которой в одиночку уже не получится выйти.

– Этого более, чем достаточно, – Литта лукавит и позволяет себе улыбнуться, утаивая в улыбке этой намек на то, что в столь деликатной ситуации она не станет справляться об оплате за собственные услуги – в качестве жеста доброй воли; несмотря на то, что ранее подобного за чародейкой замечено не было. – Я вся во внимании, но прежде, чем мы начнем, не сочтите за дерзость... – Литта склоняет голову на бок и чуть прищуривается, обводя Калантэ строгим взглядом с ног до головы, а затем легко касается руки королевы, пока второй указывает на кресла, приглашая присесть, – В ногах правды нет, особенно в вашем... Положении, – она говорит полунамеками, точно так же, как и сама Калантэ, поэтому уверена, что пояснять ничего будет не нужно.

И с надеждой на то, что цинтрийская королева, несмотря на всю свою безграничную силу воли и собранность, сейчас слишком обессилена чтобы спорить и блюсти никому не нужные правила этикета. А еще – медлить, выбирая фразы, ходя вокруг да около того, что сейчас действительно важнее всего остального.
[nick]Lytta Neyd[/nick][status]холодные фьорды[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]

Литта Нейд так увлеклась, перечисляя про себя все то, чем они с львицей из Цинтры были похожи, что в какой-то момент ей показалось, будто бы нет между ними совсем никаких различий, кроме тех, что переходят по праву кровного родства от родителя к ребенку. Она смотрела в ее изумрудные глаза, которые перекликались с тяжелым перстнем из камня того же цвета, и в какой-то момент перестала даже изучать, пытаясь вытащить наружу из взгляда все то, о чем такая женщина, как Калантэ, не стала бы говорить вслух, и поняла, что любуется. Понимание это чародейку совсем не смутило, ведь вопреки все тем же домыслам и слухам, вопреки всем стереотипам, которыми полнится молва, бродящая по Континенту об островном народе, Литта Нейд умела видеть настоящую красоту и предпочитала окружать себя вещами, приятными глазу; и людьми в том числе.

Неожиданно для самой себя, Литта обнаружила, что накопившаяся внутри нее злость и раздражительность из-за обстоятельств недавнего путешествия, сошла на нет, оставив лишь едва уловимое, зудящее где-то на периферии сознания ощущение, что ей не нравится, когда кто-то решает, будто бы волен ограничивать ее свободу.

А Калантэ сделала именно это – пусть ненадолго, пусть не имея другого выхода, но все-таки заковала чародейку в кандалы. Но несмотря на то, что они с Коралл не были близко знакомы, последняя почему-то решила подчиниться и сыграть по чужим правилам. По старым и покрывшимся вековой пылью правилам, по правилам, которыми вынуждены руководствоваться при дворе и по тем правилам, которыми не может пренебречь даже королева просто потому, что она – женщина.

«Не может даже королева, но я – могу», – высокомерно и властно звучит сейчас внутренний голос Литты, пока Калантэ начинает, наконец, свой рассказ, и подходит в нем к части, которая говорит о том, чем же они с островитянкой все-таки отличаются. Отличаются так разительно, что на месте львицы из Цинтры в пору возмутиться – она может выиграть хоть сотню сражений, завоевать дюжину стран или даже целый Континент, но покуда из ее чрева в этот мир не прибудет наследник, все эти заслуги не будут иметь своей настоящей ценности.  А с Коралл это бремя снято. Есть, конечно, и те, кто считает, будто бы это наказание за магию, что течет вместе с кровью по венам, будто бы насильно лишают юных девочек в академии права быть матерью, но сама Литта ни секунды, ни дня не потратила на сожаления по поводу вырезанных у нее детородных органов. Она не хотела войти в историю просто как чья-то мать; ее амбиции были куда выше.

Как и амбиции Калантэ – весь ее внешний вид говорил о том, что она хочет разрешить проблему деторождения не потому, что вдруг почувствовала непреодолимую тягу к материнству, а потому, что это был один из инструментов для достижения ее целей. Ребенок – не смысл жизни, а деталь, в которой она нуждается просто потому, что так принято. Поэтому Литта не задается целью наслаждаться чувством своего превосходства, а искренне загорается желанием помочь. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, что из всего этого получится, ведь такой королевы, как Калантэ, эта страна еще не видела.

– Для начала вам нужно восстановить силы и дать своему телу хоть немного отдыха. Это не тот случай, когда количество попыток благоприятно влияют на конечный результат, – Калантэ, вероятно, и сама это знала, но Литта была уверена в том, что от раздражения и бессилия, которое чувствовала королева после каждой новой неудачи, она, будучи настоящим воином, только еще более рьяно рвалась в бой – на пределе своих возможностей, на исходе своих сил, но все-таки ложилась в постель с законным мужем, схватываясь на шелковом поле боя с врагом, о котором ничего не знала, а потому действовала интуитивно. И ошибалась. Снова и снова.

– Это может затянуться на недели, если не месяцы, – Литта присаживается напротив Калантэ и складывает ногу на ногу, обхватив ладонями колено. Не такого ответа, наверное, ждала королева, но чародейка говорит чистую правду – никакой корыстной цели она не преследует, да и едва ли ей хотелось бы оставаться вдали от дома или Керака, где жила последние годы, продолжительный период. Но случай Калантэ был исключительный – поэтому общие правила с парой-тройкой целебных настоев и заговора на успешное зачатие тут недостаточно.
– Есть вероятность, что мне придется остаться при дворе почти до самых родов, чтобы контролировать весь...процесс, – Литта усмехнулась, и поспешила уточнить, – Но не беспокойтесь, моего присутствия в царских покоях не требуется, – она подняла взгляд и обратила его в сторону Калантэ, а затем подалась вперед, наклоняясь ближе к королеве, сидящей напротив, и понизила на полтона голос.
– Думаю, не нужно пояснять еще и то, что у всей магии есть своя цена, и я говорю вовсе не о золотых дукатах.

Литта Нейд предпочитала говорить прямо и откровенно – точь-в-точь как и Калантэ. Но окончить свою мысль и сказать о том, что она понятия не имеет, какую цену придется заплатить королеве в обмен на здорового ребенка внутри своего тела, чародейка все же сходу не решилась, в тайне надеясь, что уточнений не последует.

Ведь Калантэ была, очевидно, на грани отчаянья, готовая на все, что потребуется, лишь бы выйти победительницей из несправедливого боя.
[nick]Lytta Neyd[/nick][status]холодные фьорды[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]

Отредактировано Lytta Neyd (2020-11-10 02:14:27)

Если бы только Калантэ знала, как сложно чародейке дается сдерживаться от того, чтобы не напомнить королеве, при каких обстоятельствах они впервые были представлены друг другу. И пусть в этом не было никакого смысла – дела давно минувших дней канули в пучине множества событий, и выгоды от воспоминаний никакой больше не было. Да и шантаж – не то, что интересует чародейку, чтобы добиться желаемого, у нее гораздо более изящные методы и гораздо более сильные рычаги давления. Только вот от Калантэ ей ничего было не нужно – что она могла дать Литте? Вернее сказать, что у нее еще не было из того, что королева могла дать? Она хранит в памяти ту ночь, когда впервые увидела воочию Калантэ лишь затем, чтобы сейчас самой себе напоминать – не все, кто кажутся от рождения в более выигрышном положении, могут сохранить его на протяжении всей жизни. Сейчас, в этот самый момент, как и несколько лет назад, Литта Нейд стала на ступень выше цинтрийской королевы.

И такие моменты триумфа для чародейки были бесценны – она любила чувствовать себя лучше других.

Но чем дольше Литта смотрела на Калантэ, подмечая, что болезненный вид не смог совсем исказить и испортить властные черты лица, как не смогла зараза, поселившаяся в ее чреве, погасить горящий внутри королевы огонь, являвшийся неиссякаемым источником могущества и силы духа, тем тверже укреплялась в мысли о том, что ей совсем не хочется самоутверждаться за ее счет. Можно назвать это слабостью, которую Литта никогда ранее себе не позволяла, особенно в отношение того, кто очевидно не сможет в полную силу противостоять (а текущее состояние Калантэ говорило именно об этом), а можно – симпатией. Чародейка не сдержала улыбки, думая о том, что это действительно совершенно новое для нее чувство. Ей, безусловно, хотелось продемонстрировать королеве свою силу – не магию, не то, как хорошо она умеет ворожить, - силу своего характера, за который ее в равной доле как любили, так и ненавидели.

«Это ни в какое сравнение не идет с той же забавой, которую когда-то провернула я с Белым Волком. К тому же, он очень быстро сдался – ведьмаки все, как один, бессильны против своей тяги к чародейкам, и грех было не воспользоваться такой возможностью», — Литта не собиралась сравнивать дни, проведенные с Геральтом, с тем, что происходило сейчас под сводами дворца в Цинтре, но вспомнила в первую очередь именно его; пожалуй, как того, кто не сдавался дольше всех. И Литта была уверена, что Калантэ превзойдет его. Разве что не догадывалась пока что, в каком именно плане.

— Замечательно, — кивнула чародейка в ответ на разрешение оставаться при дворе столько, сколько будет нужно. Или столько, сколько она сама захочет здесь пробыть. Литте было страсть как интересно увидеть, что придумает королева, дабы отвадить от себя и неожиданно появившейся гостьи лишние вопросы и пресечь на корню появление компрометирующих слухов. Впрочем, вероятно, что Калантэ все продумала наперед, и подобная предусмотрительность восхищала чародейку не меньше, чем прочие достоинства характера Львицы. Поэтому она добавила просто из вежливости, а еще для того, чтобы не терять ни капли своей независимости в глазах Калантэ:
— Я сообщу Его Величеству Белогуну, что отправилась в очередную исследовательскую экспедицию со старыми знакомыми, — и дабы погасить возможные подозрения и волнения, добавила, — Уверяю Вас, последнее, что он станет делать – вникать в детали. Так уж у нас с ним заведено, и договоренностям он будет следовать неукоснительно, потому что знает – они гарантируют мое возвращение в Керак и, в частности, в его дворец.

В каждой фразе, в каждом слове, Литта Нейд была именно той чародейкой, которой она представала в рассказах и слухах – непокорной, своенравной, достаточно смелой и сильной для того, чтобы диктовать свои условия даже королю.

— Постараемся же вместе сделать так, чтобы этих жертв было как можно меньше, — улыбается в ответ Литта, а после – протягивает Калантэ свою ладонь для рукопожатия; пальцы чародейки светились будто бы изнутри бледно-голубым цветом.

Этот момент – начало, отправная точка и именно то, что стоило менять, если бы кто-то из действующих лиц решил бы по прошествии времени отправиться в прошлое и все изменить. Это рукопожатие – не только акт скрепления договоренностей, а тепло, исходящее от налитых магией рук Литты – не просто импульс, который почувствовала Калантэ. Но ни она, ни чародейка еще долго не будут этого понимать.

— Я бы хотела осмотреть Вас как врач, но только когда вы будете отдохнувшей – завтра с утра, например, — глаза Литты задорно блеснули, — Хотя признаюсь, что после вашей фразы о том, что мое присутствие в вашей с королем спальне сделало бы ее только краше, я едва устояла от того, чтобы назначить осмотр на вечер, — зал залился звонким смехом чародейки, — Но, право, сейчас не время для шуток. Вам действительно нужна хотя бы одна ночь крепкого сна. Если с этим есть какие-то проблемы, то могу одолжить хорошее снотворное, — и переходя на заговорщицкий шепот, добавила, — С ним я даже в лютый шторм сплю как убитая, а Вы знаете, какие шторма иногда приносит к берегам Скеллиге.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]

Чем дольше Литта оставалась в замке, тем сильнее проникалась уважением к Калантэ – скорость, с которой все слуги, члены совета и прочие власть имущие, смирились с нахождением при дворе чародейки, воистину удивляли. Никто не задавал лишних вопросов, никто даже не смотрел в сторону гостьи с недоверием, неодобрением или интересом. Не прошло и суток, а все делали вид, будто бы вещи идут своим чередом и так было всегда. Саму Литту не покидало ощущение, что и она сама не чувствует себя в гостях и уж тем более в заложниках, - что, учитывая ее прибытие в Цинтру, было бы весьма логичным, - вся Цинтра, не растеряв своей привычной суровости и независимости, раскрыла перед островитянкой свои объятия, приглашая остаться на столько, насколько ей самой захочется. И в сознании Литты то и дело промелькивала мысль о том, что впервые после отъезда со Скеллиге, ей совсем не хотелось никуда убежать – интерес ко всему новому, неизведанному вдруг угас.

Угас, чтобы разгореться с новой силой, когда она вспоминала о том, как королева крепко пожала ей руку, указательным пальцем надавливая на запястье в том месте, где жадно пульсировала в вене кровь. И в этом случайном жесте чародейка находила что-то, так и манящее разгадать: был ли в нем скрытый намек на что-то или ей просто показалось?

Цинтра была столь непохожа на Скеллиге, сколь сама чародейка на королеву – трудно представить, как их пути вообще могли когда-либо пересечься настолько близко, что им предстояло разделить один очень важный секрет и хранить его всю оставшуюся жизнь. Можно верить в богов, можно от них отрекаться, точно так же как можно умалять все достоинства магии перед мечом и наоборот, но в этой встрече, ровно как и встрече несколько лет назад на Скеллиге, было что-то воистину мистическое. Предопределенное кем-то или чем-то свыше. Но только если в любой другой ситуации Литта бы непременно бросила все силы на то, чтобы изменить ход событий просто потому, что ей претила одна лишь мысль о том, что судьба и решения не сосредоточены исключительно в ее руках, то сейчас предпочла просто поддаться и посмотреть, к чему же это все в итоге приведет.

Глупые сказки и поверья в великую силу Предназначения уже не казались ей такими наивными. И ей было совершенно плевать на то, что никто из них с Калантэ правом Неожиданности не воспользовался, дабы сделать так, чтобы эта их встреча состоялась.

Львице из Цинтры не нужна помощь каких-то там древних обычаев, чтобы получить желаемое – она возьмет то, что ей положено или то, что она хочет и без чужих советов. Литта не сомневалась, что у них впереди еще много трудностей, много горячих споров и попыток найти компромиссы – лечение женского тела, которое не может воспроизвести на свет наследника, процесс сложный и совсем неподходящий под обычный ритм жизни Калантэ. Она, конечно, уверила чародейку, что готова к любым жертвам, но эти слова наверняка были сказаны под влиянием истощения – как морального, так и физического.

Стоит только Калантэ окрепнуть, и она снова пустится в бой. Прежде всего – с самой собой и обязательствами, которые претят самой ее сути.

В любом случае, начинать надо с малого, и Литта чувствовала прилив энтузиазма и сил, думая о том, сколько всего предстоит сделать, прежде чем королева сможет объявить о том, что носит здорового ребенка. И даже это не будет концом, это не будет даже передышкой – самая ожесточенная битва ждет их всех впереди, на протяжении восьми долгих месяцев тревожного ожидания. Ответственность отныне ляжет не только на плече королевской чете, но и чародейке. Литта Нейд подобной тяжести не страшилась, но, прежде чем начать, решила, что стоит лучше изучить страну, людей и ближайшее окружение – словом все то, что может влиять на самочувствие и состояние Калантэ. Вечер она провела в библиотеке, освежая в памяти всю скучную историческую справку, которую смогла найти о Цинтре и ее правителях, затем, перед сном, поболтала со слугами – они были немногословны, что, впрочем, только порадовало чародейку. Если люди умеют держать рот на замке, это значит, что у них будет на несколько проблем меньше. Литта, конечно, обожала сплетни, особенно, если они были о ней – слушать их со стороны было чуть ли не любимым занятием островитянки, лучше всех комплиментов от самых привлекательных мужчин, но в этот раз они служили бы не в ее пользу. Проснувшись, она первым делом спросила о самочувствии королевы, и была крайне довольна узнать, что та все еще крепко спит.

«Значит, все-таки приняла лекарство. Интересно, если бы я поднесла бы его к ее рту своими руками, что стала бы она демонстрировать: бесстрашие или недоверие, замаскированное под осторожность?», – забавлялась мысленно сама с собой Литта, прогуливаясь по залитому солнцем саду. Охваченная светом ткань ее невесомого шелкового платья стала почти прозрачной, и чародейка с задором в глазах наблюдала за тем, как некоторые стражники изо всех сил стараются не провожать ее взглядом и не цепляться за ее бедро, очертания которого были хорошо видны в разрезе почти что на всю ногу. В одной руке Литта держала надкушенный персик, за поеданием которого ее и застали, когда кто-то из Совета пришел, чтобы лично сопроводить гостью к королеве. Она проснулась и просит чародейку незамедлительно явиться.

— Что ж, не будем заставлять Ее Величество ждать, – улыбнулась Литта, несмотря на то что лицо мужчины было мрачнее грозовых туч, которые сгущались над Скеллиге перед штормами, и совершенно не торопясь отправилась вглубь дворцовых коридоров.

Ванная комната королевских покоев благоухала запахами трав и свежестью. Возможно, именно это, а еще крепкий долгий сон преобразили Калантэ – ее щеки налились цветом, а взгляд уже не был таким туманным, как вечером ранее. Литта одобрительно кивнула, приветствуя королеву:
— Как вам спалось, Ваше Величество? Кошмары не беспокоили? Не просыпались посреди ночи? – чародейка прошла вглубь комнаты, обходя ванную вокруг, внимательно наблюдая за тем, как слуги аккуратно омывают тело Калантэ механическими движениями.

«Кажется, в этой стране нежности и заботы не могут себе позволить даже за закрытыми дверями покоев», – с толикой досады отметила Литта, продолжая внимательно наблюдать за всем происходящим. Остановившись напротив Калантэ, она затем спросила:
— Мы можем остаться наедине? У меня есть несколько вопросов касаемо того, как вы чувствуете себя после того отвара от головной боли, который я вам предложила, – говорит чародейка так убедительно, что ни у кого из посторонних в комнате не возникает даже мысли о том, будто бы она может лгать; впрочем, она не лгала – снотворное действительно боролось в том числе с мигренью. Поэтому у королевы не оставалось ни одной причины, чтобы не отзывать слуг. Когда все покинули комнату, Литта как раз доела персик, но его аромат явственно ощущался, особенно когда она подошла ближе и присела на бортик ванной, а затем опустила испачканную соком от фрукта руку в воду и дотронулась до руки Калантэ, поднимая ту повыше.
— Ваше сердце бьется в идеальном ритме, – после минуты тишины сказала чародейка, отпуская запястье королевы, — Это хорошее начало, Ваше Величество. Или я могу называть вас по имени? – задала важный вопрос будто бы между делом, и не сразу подняла взгляд, встречаясь им со Львицей. Но не дожидаясь ответа, тут же добавила:
— Как я и говорила, мне нужно осмотреть вас – я должна быть уверена, что ваше тело готово к тому, чтобы попробовать... – Литта осеклась из соображений безопасности, но быстро нашла нужны слова, чтобы продолжить, — В этот раз сделать все успешно, – и вновь посмотрела Калантэ в глаза, ожидая ответа и полной готовности сотрудничать, а не сопротивляться.
[nick]Lytta Neyd[/nick][status]холодные фьорды[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]

Отредактировано Lytta Neyd (2021-02-08 22:18:52)

— Меня волнует не соблюдение манер, — ухмыльнулась Литта, заметив тень недовольства, пробежавшую по лицу королевы, — А лишние глаза и уши, для которых лучше поддерживать правильную иллюзию касаемо моего пребывания в вашем замке, Калантэ, — кажется, любой их диалог строился на полутонах и подтекстах; чародейка ни коим образом не хотела оскорблять или умалять власть львицы, но считала, что сама должна позаботиться о том, чтобы не возникло никаких порочащих слухов. Никто не должен сомневаться в том, что все в Цинтре идет своим чередом. И никто не должен даже думать, будто ты Литта Нейд пренебрегла своими же принципами и все же стала личным ручным магом для какого-то из правителей. Все, кто знал ее или слышал о ней, знали – эта островитянка не станет прислуживать; только помогать, если ее попросят и назовут цену, которая всех устроит. О цене, кстати, они с Калантэ так и не договорились, и вовсе не потому, что им не хватило времени, но чародейку не подводила ее интуиция – она знала, чувствовала, что в будущем получит от союза со львицей куда больше, чем можно измерить в золотых и червонных монетах. 

Если все пройдет так, как задумывалось, Калантэ всегда будет должна Литте, и одна лишь мысль об этом грело жадное до власти и влияния сердце чародейки.

Присутствие королевы рядом пробуждало в ней странное желание обладать, соревноваться и соответствовать. Несмотря на то, что в Кераке у Литты могло быть все, что ей необходимо (любая прихоть исполнялась по щелчку пальцев, потому как старый король больше смерти боялся потерять столь ценную фигуру при своем дворе, а может, как говорили злые языки, попросту находился под влиянием наложенных на него чар), она не испытывала там искреннего интереса к чему-либо, все было обыденным, пресным. При дворе Белогуна не с кем было соревноваться, не за что было бороться. Литта топила внутри себя свой островной характер, свою натуру воина, от которой пыталась убежать с ранних лет, которую пыталась спрятать за чарами и магией вместо того, чтобы взять в руки топор и щит, но рано или поздно ее происхождение должно было дать о себе знать. Стечение ли обстоятельств то, что произошло это именно после встречи с Калантэ?

Рядом с такой женщиной, как Львица из Цинтры, невозможно не хотеть сражаться – за свои идеалы, за свою страну, за звонкие монеты или же за одобрение той, которой много кто стремиться соответствовать, но едва ли у кого-то когда-либо получится.

Но Литта хочет рискнуть и попытаться – пусть в своей, отличной от цинтрийской королевы, манере. Она внимательно следила за каждым движением женщины, подмечая, что та одинаково статно держится что в тронном зале, что в ванной комнате, и в очередной раз про себя восхищается – молва о королеве Цинтры была правдой, вся до последнего слова. У Литты не было и сомнений, что когда ей, наконец, удастся произвести на свет наследника, то ни у кого не останется ни единой причины сомневаться в абсолютной власти и безграничных возможностях Калантэ. Такие правители остаются в истории навеки, и, чего греха таить – чародейке было приятно думать о том, что и ее имя будет отмечено где-то рядом.

Истина рано или поздно становится достоянием общественности.

Дождавшись разрешения начать осмотр, Литта сбросила с ног туфли и проследовала к кушетке, на которой расположилась королева. Она опустилась на пол, присев рядом и облокотившись, заняла удобное положение для того, чтобы было удобно всем и ничто не отвлекало; развязав шнурок, которым была подпоясана Калантэ, Литта нежно отодвинула полы халата и прикоснулась теплой, все еще пахнущей травами и персиком рукой, к коже королевы; ее ладонь стала искриться бледно-голубым светом и вместо тепла от нее теперь исходил легкий холодок. Литта двигалась от шеи, по ключицам и вниз, огибая контуры тела Калантэ, задерживаясь в тех местах, где четче всего ощущалась пульсация крови; ее глаза были закрыты, а выражение лица – крайне сосредоточенным. Чародейка будто бы беззвучно разговаривала с телом королевы, выясняя в че может быть скрыта проблема, с которой сталкивалась Калантэ, пытаясь произвести на свет дитя. Опускаясь все ниже и ниже, Литта задержалась дольше обычного, чуть разведя ноги королевы и проведя ладонью по внутренней стороне бедра; нахмурилась, что-то прошептала одними губами, а затем убрала руку и открыла глаза.
— Не сочтите за бестактность, Калантэ, но если вы будете бороться не только на поле боя, но и в постели, то у вас никогда ничего не выйдет. Ваше чрево изнутри покрыто шрамами и едва не кровоточит, — Литта поднимает взгляд и смотрит королеве прямо в глаза, — Чтобы залечить их, мне нужны особые настои и мази. Думаю, к завтрашнему вечеру все будет готово, — чародейка оперлась о кушетку и поднялась на ноги, а затем медленно проследовала к выходу. Дотронувшись до ручки двери, она обернулась через плечо и добавила, не сводя взгляда с Калантэ:
— Позовите меня, как будете готовы, — секундная пауза, — И будете одна в своей опочивальне.
[status]холодные фьорды[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]

События, разворачивающиеся под крышей королевского дворца Цинтры в последние несколько дней, были настолько странными, что никто, по всей видимости, не спешил задавать лишних вопросов – ради своего же блага. Никто не сомневался в правильности решений Калантэ, никто не смел ей перечить – преданность была в крови у всех цинтрийцев, преданность такая, что можно и позавидовать. Вероятно, Калантэ ожидала безоговорочной преданности и от Литты, - хотя бы пока та выполняет свою часть договора, - но львица должна была понимать, что это было совсем не в характере чародейки. Поэтому-то королева и не доверяла ей – подпускала, возможно, ближе, чем кого-либо другого за всю свою жизнь, но, скорее всего, лишь за тем, чтобы видеть каждое движение рук Литты, каждое крошечное изменение мимики; скорее всего за тем, чтобы узнать потенциального врага в лицо, и быстро найти на него управу.

Только вот Литта Нейд не хотела становиться для Калатнэ врагом. Литта Нейд хотела посмотреть, насколько далеко может зайти их молчаливое противостояние: королевы и чародейки, меча и магии, логики и интуиции. Литта Нейд хотела воочию увидеть, как ломается чей-то прочный скелет самоуверенности – какой сильной женщиной не была бы Львица из Цинтры, этого все равно будет недостаточно для того, чтобы произвести на свет дитя; по крайне мере, не без магического вмешательства.

«Все то, что мы в себе отрицаем, становится оружием против нас. Все то, за что мы себя ненавидим, в итоге нас и губит», - наблюдая за тем, как напрягается все тело королевы в тех местах, где недавно касались его руки чародейки, Литта только утвердилась в своих предположениях о том, что к магии у Калантэ свои, особые счеты. Была ли это затаенная с детских лет обида на что-то или зависть, сказать она не могла, но, возможно, ей предстоит это выяснить.

— Я вас поняла, — ответила Литта на приглашение самой прийти в опочивальню королевы после ужина, и улыбнулась одними лишь уголками губ, замечая, как Калантэ неосознанно игнорирует любой зрительный контакт с чародейкой, пока одевалась; если же она делала это специально, то Литту это забавляло еще сильнее.
«И подумать не могла, что вы можете чего-то стесняться, Ваше Величество. Даже если отказываетесь признавать это даже перед самой собой», — поймав себя на мысли о том, что засмотрелась на то, как властно, но по-аристократически красиво перевязывает Калантэ поясом свою талию, и поняв, что молчание в комнате становится с каждой новой секундой все более неловким, чародейка поднялась с пола, откинула назад выбившийся из прически локон и, кивнув в знак уважения Львице, поспешила удалиться.

Остаток вечера и весь следующий день Литта провела, окруженная травами и склянками с различными ингредиентами, из которых к завтрашней ночи должна была быть готова целебная мазь – первый небольшой, но очень важный шаг в сторону осуществления амбициозных планов Калантэ. У чародейки не было сомнений в ее успехе, но все осложнялось тем, что одной ее уверенности было недостаточно – одним из главных составляющих была не магия, не травы и заклинания, а желание самой Львицы выносить и родить этого ребенка.

«Догадываетесь ли вы, Ваше Величество, насколько ценным сокровищем обладаете? Готова поклясться, что многие чародейки бы не задумываясь обменялись с вами на что угодно ради обретения вновь возможности деторождения, от которой когда-то отказались по наивности, глупости или от отчаяния».»

Литта не входила в число тех, кто сожалел о приобретенном «дефекте» - она всегда знала, что материнская доля совсем ей не подходит; возможно, именно из-за отсутствия сожалений она была так успешна в своем деле – помощи роженицам и тем, девушкам, которые считали себя бесплодными. Ей было легко смотреть со стороны, а не пропускать всю боль никак не сбывающихся надежд через себя – она просто забирала ее у женщины и выкидывала прочь, заменяя образовывающуюся пустоту долгожданным плодом. И плод этот всегда состоял из магии только наполовину – вторая была представлена материнской безусловной любовью.

Но Калантэ хотела выносить дитя не потому, что вдруг решила познать все прелести материнства. Калантэ ребенок был нужен как козырь, с которым ей удастся выиграть партию в сложной политической игре.

Чародейка запрещала себе возвращаться к этим опасениям; в конце концов, она не рядовая выпускница Аретузы, которая может сомневаться в силе своей ворожбы. И никому другому поводов сомневаться в себе она давать была не намерена. К тому же все шло точно по плану, и когда солнце скрылось за линию горизонта, а дворец утонул в мягком желтом свете, исходящем от тысячи зажженных свечей, Литта, довольная собой, начала готовиться к ночной встрече с Калантэ.

Коридоры дворца оказались на удивление пустынными в этот поздний час, и это нравилось Литте. Во-первых, меньше поводов для обсуждения; во-вторых, меньше не то удивленных, не то не одобряющих взглядов в ее сторону – новое платье, которое надела чародейка, было все таким же открытым и полупрозрачным, как и вчера. Дойдя до опочивальни Львицы, женщина хотела было постучаться, но затем вспомнила, что королева сейчас ждет только ее, поэтому сразу же дернула от себя дверь и вошла внутрь комнаты.
— Ваше Величество? — все еще по привычке осторожничая, обозначила свое присутствие Литта, переступая порог королевских покоев и запирая за собой дверь, и не просто на ключ, а наложив печать – чтобы ни одна живая душа, ни злой умысел не смогли им помешать.
— Вы, должно быть, задремали, — Литта бросила в сторону Калантэ изучающий взгляд, отмечая, что та не выглядела так, будто бы вообще ожидала ее сегодня. Чародейка прошла в сторону кровати, и по-хозяйски уселась на ее край, рядом с королевой, попутно доставая из кармана небольшой флакон с чем-то густым и похожим на масло.
— Прежде чем начнем, я хочу напомнить вам, что вы можете мне доверять – я не причиню вам ни вреда, ни боли, — Литта открыла крышку флакона и вылила немного масла себе на руки, а затем начала растирать ладонь о ладонь, — Но для того, чтобы все действительно получилось, вы должны расслабиться. Я вам в этом помогу, — с губ чародейки не сходила мягкая располагающая улыбка.
— Вы сейчас не на войне. Вам не нужно ни с кем и ни с чем сражаться, — ее голос был тихим и стелящимся по подушкам и постели, словно шелк; Литта приподнялась и придвинулась еще ближе к Калантэ, немного нависая над ней, а затем коснулась указательным пальцем к ее губам – палец, как и днем ранее, при осмотре, засветился, но теперь уже нежно-фиолетовым цветом; одновременно с этим можно было расслышать, как Литта шептала слова какого-то заклинания, а после того, как закончила – еле ощутимо прикоснулась своими губами к губам Калантэ, выдыхая в них поток, от чего-то холодного, воздуха. Такова была часть ритуала.
— Если вы передумали или считаете, что стоит отложить – скажите сейчас, потому что, когда я продолжу, — левая рука Литты, свободная, - та, на которую она не упиралась в кровать, легла на живот королевы, но уже через мгновение пальцы скользнули между тканью ночного платья и добрались до кожи. Чародейка опускала руку все ниже, ко внутренней стороне бедер, аккуратно, но с нажимом заставляя королеву развести ноги чуть в сторону, — Пути назад уже не будет.
[status]холодные фьорды[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0017/cb/e3/2206/528681.png[/icon][sign][/sign]