[1:32] братишка приезжай тут охуенно весело

Мыльным взглядом гипнотизируешь экран, удивительно, что он ещё трещинами не пошёл. Блядский зелёный кружочек онлайна, сообщение прочитано, «очень жаль, но мне похуй», не унимаешься, ещё одно, два, три, пять, семнадцать, двадцать три.

охуенно

уезжает куда-то на три часа наверх, был в сети семь минут назад, было охуенно ( ̶б̶ы̶л̶о̶?), а теперь, как водится, тебе хуёво так, что хоть вой

весело

тебе, впрочем, всё ещё весело, весело, что повесился бы, но ты зубоскалишь и играешь на публику, весело, охуенно, охуенно весело, когда даже нахуй не пошлют, даже этого ты не заслужил, даже это умудрился проебать

            [3:14] Фёдоррррррррррр
            [3:14] федь
            [3:14] Федя
            [3:15] е=ну Федя блять
            [3:15] читаешь же
            [3:15] что не так то опяьь а
            [3:20] лй ну и хуй с тобой
            [3:20] Фёдор

Театрально щёлкаешь пальцами, на барной стойке в стопки расплёскивается кислота цветами блядской радуги, чтобы стало веселее, чтобы не кончалось, искрилось, вальсом под костями черепа твоё охуенно весело, смеяться громче всех — чтобы ни у кого не возникло левых мыслей; улыбка на лице уже ёбаная издёвка над всем, что кому-то может показаться искренним, настоящим. Салютуешь пустоте, прежде чем опрокинуть — «а нельзя без показухи твоей ебливой?», — нет, Федь, нельзя, ты же мне не отвечаешь нихуя, игру в молчанку устроил, где я заведомо проиграл, что мне ещё остаётся?

не исправлюсь и поделом и не спрашивай как дела едет башней мой вавилон

Шот.

Смеёшься, смеёшься, утыкаешься носом в чьи-то волосы, эй, подруга, ты сегодня с кем?

Шот.

Палец мажет по кнопке голосового, звуковая дорожка рвётся на лоскуты, захватывая мир вокруг всплесками, твоим смехом, чужими голосами.

Шот.

Горько, нахуй!

Шот.

Что там вообще? Повтори.

Шот.

Текила? Текилу надо пить, слизывая соль с живота любимой женщины, братишка.

Шот.

            [4:02] Феудор блсдь бцдь челоыеком!

Шот.

✓ Отправлено
✓✓ Прочитано

Ш... нет, блядь, не хватит. Отъебитесь.

Выхватывает из реальности за шкирку, сдирает с тебя всё до взмокшей ледяной кожи, мир из ядовитых лживых красок становится болезненно-белым — ненадолго — из тебя выплёскивается вся радуга, а ты за неё отчаянно цепляешься, обхватывая себя за торчащие рёбра, колени разъезжаются на кафельном полу.
То, что внутри преодолевает законы гравитации, то, что внутри — бесконечно стремящийся вверх луч света, разъёбанный на составляющие спектр, каждый охотник желает знать где

размазанный и пьяный я снова лежу на кафеле и говорю красиво но криво

где-то издалека голос бармена, дружище, тебе такси вызвать, мотаешь головой так отчаянно, как будто предлагает не такси, а сразу в вытрезвитель, ты только на катафалке согласен выезжать, фанфары, туш. В горле — тухлая кислятина, горькая желчь, соляная кислота, все цвета радуги разливаются трупными пятнами по сухому языку, нервным движением закидываешь в рот жвачку.

— Не надо такси. Я сейчас продиктую...

Цифры липнут к нёбу привкусом химозной вишни, пока ты выковыриваешь из себя спасительный шифр, чит-код на дополнительную жизнь, Федь, выручай, Федь.

            [4:28] забери меня пожалуйста

Пять минут назад выбивал каждую букву так, будто бы своей кровью выцарапывал, а не мокрыми трясущимися пальцами пытался совладать с тачпадом, чтобы хоть на тексте ты был трезвым, адекватным, в грехах раскаявшимся, ну пожалуйста, ну пожалуйста.
Серый значок оффлайна.
Телефон летит об стену, хрустит под пальцами разбитое в хлам защитное стекло, тебе бы такое, но ты как оголённый нерв каждый раз в это въёбываешься, и больно тебе, и хуёво, что выворачивает, а ты будто кайф ловишь, будто тебя ломает без этого, и продолжаешь и продолжаешь и продолжаешь и

Бармен говорит что-то в трубку, а ты молчишь, старательно пытаясь узнать голос на другом конце линии, но в ушах звенит и мир вращается, челюсти немеют, время приобретает совсем иную плоскость, когда тебя за плечо трясут, давай, давай, мы закрываемся, вставай, заебал.

Разлепляешь глаза, задыхаешься.

расшатанный как шуруп ты прости но я просто взвинчен

— А за мной Федя приехал! — неподдельное счастье выплёскивается из тебя фонтаном, радужными разводами душистого мыла на жвачном пузыре. Надувается, лопается, возвращает в мир краски,
и всё по-новой.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

но скука не порок и я могу её сыграть

Улыбка горит ярче тысячи солнц, и в тебе этого сияния столько, что оно наружу рвется, наизнанку тебя выворачивает, под кожей пылает лихорадочным жаром, которым отчаянно-важно поделиться, гореть напропалую, наращивать энтропию вопреки законам термодинамики, чем больше у тебя забирают, тем ярче горишь. Каждая ночь — ёбаная масленица, хлопайте, хлопайте и восхищайтесь, тяните руки к пожарищу, а ты гори, гори ясно, чтобы не погасло, чтобы дотла выжгло, оставив тебя наедине с твоей пустотой.

— Случайно.

И на фоне искреннего, неподдельного счастья, в глазах расплескавшегося лучистым солнышком, в это даже можно поверить, любой бы повёлся, но не Фёдор, конечно же. Фёдор этот спектакль одного актёра наблюдает слишком часто, чтобы его могла покорить блаженная улыбка и потупленный взгляд, Фёдор только глаза закатывает и хмурится, ну а зачем он задаёт вопросы, на которые сам не хочет слышать ответ?

Да, Федь, спе ци аль но, потому что мне так хуёво
                                                       по-другому не умею
                                                       я себя живым не чувствую
                                                       к̶а̶к̶ ̶м̶н̶е̶ ̶е̶щ̶ё̶ ̶т̶е̶б̶я̶ ̶з̶а̶с̶т̶а̶в̶и̶т̶ь̶ ̶н̶а̶ ̶м̶е̶н̶я̶ ̶с̶м̶о̶т̶р̶е̶т̶ь̶ ̶н̶у̶ ̶к̶а̶к̶ ̶н̶у̶ ̶с̶к̶а̶ж̶и̶ ̶м̶н̶е̶

Пьяно покачиваешься, громогласно благодаришь всех в этом баре, театральные поклоны отвешиваешь, руку за спину убрав, перед вами сегодня выступал Андрей Пирокинезис, спешите видеть, пока ещё не отъехал и не сторчался, пока ещё не сгорел. Ты бы до утра этот цирковой бенефис продолжал, если бы не Федя, Феде он поперёк горла, Феде ты поперёк горла, пора бы уже понять и отпустить или хотя бы попытаться стать лучше, хотя бы раз его послушать, да только твоя вселенная неумолимо движется к тепловой смерти, энтропия необратима, чёрная дыра ширится, распахивает свою ненасытную пасть, чтобы сожрать всё, что тебе дорого, а что у тебя вообще осталось, кроме Феди?

Тысяча «если бы не ты, я бы уже давно...» вертятся на заплетающемся языке, но ты только смеёшься, когда он тебя за ворот тащит, ледяной ветер с канала лижет тебе голый живот, смеёшься, хнычешь, что холодно, смеёшься, зубами стучишь, смеёшься.

— Федь... Фе.. Федь, ты приехал, я вот знал, что ты приедешь, как я без тебя, Федь? — это не объятия даже — мёртвая хватка утопающего, будто бы он единственное, что тебя вообще на земле удерживает, отпусти — и оторвёшься, рухнешь несуразной грудой чувств и костей в декабрьскую жижу разлагаться в реагенте; мокрый снег хлещет по щекам, ты лицо прячешь, стискивая Фёдора крепче, ища тепла у него, потому что у тебя только больное зарево, испепеляющее вместо того, чтобы согреть, жаркий влажный шёпот куда-то в щёку, в ухо, в шею, — Я д.. думал прст.. просто откинусь тут вот, вот так, возьму и... а ты не бросил меня. Не бросил, пр.. приехал ко мне, приехал за мной. Феденька.
Жмёшься, кольцо рук затягивая как петлю на шее, заполошно продолжаешь свою бессвязную пьяную песню о том, как ты его не заслуживаешь, какой он замечательный, самый лучший твой друг, единственный, может, на всём белом свете, ладони давят на плечи настойчивее, может, он тебе отъебаться говорит, как обычно (и тебе, как обычно, совершенно плевать на границы), где-то в районе пупка вибрирует, бабочки, наверное, рвутся наружу, выпотрошат меня сейчас, что, а, телефон у тебя, таксист подъехал? Феденька, нахуя, Федь, не хочу, давай не поедем, а, мне так плохо тут без тебя было, а теперь вот ты тут, будет хорошо, будет охуенно, обещаю, давай останемся, вот прямо тут и останемся, Федь, ну Федя, ну давай, пожалуйста, а?

У Фёдора всегда каким-то образом и сил хватает, и терпения, чтобы тебя, ноющего и скулящего, в машину запихнуть, такой он у тебя умница, такое он у тебя золото, ты ему каждый раз после спасибо говоришь, а лучше бы

— К тебе или ко мне? — истерика быстро сворачивается до томного манерного смешка.

а лучше бы избавил его от себя, от непрекращающейся головной боли, от ночных срывов хуй знает куда, от суток без сна, потому что Андрюша опять надрался и натворил херни, от нервов, от греющегося твоей лихорадкой и количеством входящих сообщений телефона, от созерцания твоей пропитой рожи по утрам, от омерзения, от чувства вины, но.

Но ты ведь никогда не слушаешь, что он говорит, это в конечном итоге абсолютно неважно, потому что намного приятнее продолжать тешить себя эгоистичной уверенностью, будто бы всё правильно, будто бы так и надо, будто бы кому-то кроме тебя может нравиться эта больная круговерть, в которую ты его за собой утягиваешь, как привязанный к лодыжке булыжник.

Он тебе спасательный круг бросает, а ты его топишь.

Не стыдно, Андрюш?

Не стыдно — не стыдно даже сейчас к нему лезть, под тихое мурлыканье радио и шуршание шин потянуться к нему ближе, холодным носом по щеке проехаться, языком в рот, мокро, развязно, вишнёво и липко, на ответ даже не надеясь, это ведь уже не про чувства, не про дружбу и не про тупой перепихон по синьке, это всё про тебя (всегда только про тебя) и про твою инфантильную, твою блядскую жажду полного обладания, когда ты не знаешь, как бы извернуться, как бы вывихнуться, чтобы он от тебя взгляда не отвёл и руки не отнял.
Автомобиль подскакивает на яме, лбы, зубы стукаются, лязгают, искры из глаз.
Мокрый горячий рот, прокушенный язык и твоё пьяное хихиканье, сквозь которое тихое прости почти как издёвка, голова на грудь ему падает.

Дышишь ровнее.
Затихаешь, наконец.

опять опять опять могу тебе её сыграть
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

на раз
возьми да спой

У тебя вместо сердца — венец терновый, шипы в мясо живое впиваются, больно.
У тебя в груди цветут розы, а ты каждый раз из себя выкорчёвываешь, выблёвываешь шипастые стебли, поклон шутовской отвешиваешь, прежде чем вручить окровавленный букет первому встречному, очередной принцессе на час.
У тебя на тебя одного слишком много любви, и она гниёт, разлагается, оставляя смрадную, тошнотворную пустоту, кто тебя захочет гнилым таким, ну скажи?
И ты молишь, просишь отчаянно, всякий раз, вцепляясь и причитая — ну полюби меня, ну прими меня, ну не люби, так хоть сыграй в меня, ну пожалуйста, чего тебе стоит, Федь, разве так сложно?
Разве так сложно мне подыграть?

на два
зови пустой

И ты выгрызать из него это внимание готов, как голодная бешеная псина, умолять, на коленях ползать, скулить, пусть ненавидит, лишь бы только был рядом, лишь бы только утолил твою жажду внимания, лишь бы хоть чем-то тебя заполнил, чтобы не свистела на ледяном невском ветру дыра, в которую ты и бухло всё пихаешь, и наркоту свою ебучую, а там всё равно слишком много места для тебя одного, и дыра поёт твоим голосом, твоими интонациями, они все рукоплещут, не зная, что поёт им не Андрей Пирокинезис, а воет и стонет его ёбаная чёрная дыра, готовая сожрать каждого, кто к ней приблизится.

А ты её ласкаешь и нежишь, ты её так отчаянно любишь, эту дыру свою, потому что кроме неё нихуя у тебя нет.

Потому что без неё ты по-настоящему один окажешься, наедине с своей посеревшей от бухла рожей в зеркале.

И дыра эта Феде как раз по размеру, как вырезанная по контуру его повторяет.

на три четыре
антракт окончен и представление продолжается;

Осознание реальности возвращается в момент, когда он под мышки берет, приваливает к стене, как тряпичную куклу. Если глаза зажмурить до разноцветных кругов под веками, фрактальной радугой расползающимися, можно представить, будто бы все как раньше, когда ты его обнимал,
а он
[indent]обнимал
[indent]тебя
[indent]в ответ.
Это сейчас Фёдор только хмурится от граничащей с брезгливостью усталости, это сейчас он застывает, не зная, куда деть зависшие в воздухе руки, это сейчас на все твои бухие дифирамбы ему тихо и зло говорит отъебаться, пытаясь вдохнуть, хоть ты ему собой кислород перекрываешь..

..а ведь когда-то.

и сразу на пять
скорбеть

Когда? Когда ты думал, что ты ему нужен дохуя?
Когда? Когда он тебя ещё не брезговал трогать или до?
Когда? Когда он отвечал на каждое твоё восторженное сообщение и у тебя сердце замирало?
Когда?
Когда?
Когда?

(это вообще когда-то было или ты опять подменил реальность приятной тебе выдумкой и запихнул в свою дыру своих же ебливых чувств проекцию?)

этого
в самом деле
̶н̶е̶ ̶б̶ы̶л̶о̶

на шесть
опять любить

Но тебе и того хватит, чтобы представить, по наитию податься под случайные касания, привычно руки к нему протягивая. Звякают ключи, снова становится холодно, мир внутри твоей головы как на волнах покачивается, потеряв опору. Тяжело привалившись к стене, ждёшь особого приглашения (не пизди, просто вынуждаешь снова к тебе прикоснуться).
Ты ведь его даже не ревнуешь. Ты просто хочешь, чтобы так всегда было — твоё, чтобы он рядом всегда, пока ты не отъедешь от всего, что в себя пихаешь, чтобы он на тебя смотрел, как раньше, ну что я делаю не так, Федь, Феденька?

— Фёдор. Где твой дух авантюризма?

Истеричные нотки в горле засиделись и рвутся наружу. В темноту своей же квартиры смотришь с отвращением, граничащим с ужасом, и сердце под кадыком колотится, стоит только взгляд бросить на зеркало занавешенное, ты их всегда, блядь, занавешиваешь, а они каждый раз находят лазейку.

— Шоу маст гоу он, братишка, поехали куда-нибудь ещё, а? Тот бар хуйня был, полный пиздец. Поехали, ну?

Руки знакомо на плечах, вцепляешься в него, как ублюдское кровососущее насекомое, и не отпускаешь, трогательно как-то даже в лицо ему дыша. Улыбаешься — с заискивающей, пронзительной нежностью влюблённого пьяницы.

на семь
распять и гнить

— Аа, хуй с тобой. Блядь, Федь, напомни, когда ты успел таким скучным каблуком стать?

Передёргиваешь плечами и кривишься, будто это он тебя хуями кроет, а может, лучше бы и так. Раздражённо отпихиваешь от себя его и уходишь вглубь квартиры, в зеркала не заглядываешь, тот кто внутри сожрёт тебя

на раз
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

Белый свет экрана смартфона заливает кровь, хлынувшая к лицу. Тебе не надо через плечо заглядывать, чтобы с ходу понять, кому Фёдор строчит сообщение, на тебя даже глаз не поднимая, сука, сука, сука, какая же сука, и вроде бы общеизвестный давно факт, что тебя он игнорирует прицельно, что в чёрный список он твой контакт не закинул только чтобы повода для истерики твоей очередной не дать, что есть в его жизни люди куда ближе и важнее чем ты, а ты всё равно каждый раз воешь и зубами лязгаешь, вцепился и не отпускаешь, как будто бы право имеешь.
Хотя знаешь, конечно, понимаешь с едкой, нутро разъедающей ясностью, что никогда не станешь ему всем. Пустотой заполнить — к а к?

и замок на двери к счастью ковыряю штопором
как дурак, и до сих пор пытаюсь, но так не работает

— Отъебись.

Взъёбывает мгновенно, от нуля до ста двадцати в считанные секунды, и даже ладони на плечах, чужое тепло не успокаивает — обжигает. Ёбаного мгновения, когда ваши взгляды пересекаются, хватает, чтобы скривило и переебало, под грудиной сжимаются раскалённые тиски болезненной, отчаянной нежности

приказано любить, но любить — это отвратительно

(ты к нему ластишься, стелешься, жмёшься, слушаешься — почти — и в груди так щемит от твоей больной, удушающей привязанности,
Федь, ну Феденька, а если я по твоим правилам буду играть, то..?)

то нихуя.
В голове спектакли прекрасно разыгрываются и без непосредственного участия Фёдора, ведь мы все прекрасно знаем, как это будет, остаётся только на ромашке, блядь, погадать, хватит ли ему благоразумия и трезвости его ебучей тебя снова и снова отталкивать, когда ты ему в губы дышишь, когда на колени перед ним падаешь, когда горячими ладонями лезешь везде, куда дотянешься, когда душишь собой, когда стонешь и просишь — хоть о чём-нибудь, тебе ведь много не надо, тебе хватит и самой малости, ты сам всё себе сочинишь и додумаешь, — но вы через это всё проходили ведь. Цепляешься взглядом за вмятину на металлическом ободке его смартфона, кисло усмехаешься. Стекло защитное он сразу поменял после того, как ты его разъебал, вырвав телефон из рук и об стену швырнув (очередное ебучее «задержусь, буду поздно» под фоткой Ники в ёбаных сердечках, пока ты ему дрочил, просто охуенно, просто нахуй иди, Федь, самому не мерзко?), когда это было-то? Месяц ли назад? Год ли? Было ли?

Было, было. И вмятина вот. Осталась. Не забудешь, Феденька, даже если очень постараешься.

Хочешь, покажу,
[indent]какая у меня
[indent][indent]на сердце
[indent][indent][indent]вмятина
[indent][indent][indent][indent]от тебя?

— Иди... Иди-ка ты нахуй, Федь. Сам иди спи, блядь, тебя вон, заждались уже.

внутри заперто, рву концы
хотя, может быть, там душа, и там, может, растут цветы,

И усилием воли руки его с себя стряхиваешь, обхватываешь себя за плечи, сам своё в мясо разорванное нутро убаюкиваешь, покачиваясь на месте. На то, чтобы голос на дребезжащую дрожь не срывался, воли уже нихуя не хватает. К горлу стыдные и колкие слёзы обиды подступают, тебя уже трясёт натурально, сутулишься и горбишься, съёживаясь под тяжестью раскалённым чугуном жгущего комка сердца, лицо прячешь, потому что вот это уже — твоё, настоящее, родненькое, омерзительное.
То, что за кулисами остаётся.
То, чего Федя видеть не хочет.

А ты слишком хорошо помнишь его остекленевший, полный усталой злости взгляд, пока он смотрел, как тебя наизнанку выворачивает.

Иди-ка ты нахуй, Федь.

С тесной кухни возвращаешься с початой бутылкой водки, кем-то по приколу подаренной и скучавшей в холодильнике с тех самых пор. Присутствие Фёдора продолжаешь игнорировать, из горла пьёшь, почти уже не замечая, как обжигает рот — всё уже внутри дотла сгорело, нечему там гореть, —

как никак, на войне с собой везде одна простая тактика:
всё пихать в себя, пока не перестанет брать тебя

— Я вот знаешь, Фёдор, нихуя иногда тебя не понимаю.

Тяжело привалившись к косяку, жмёшься щекой к холодному стеклу бутылки. Перед глазами — ебливая карусель из красок и образов, тонущих в темнеющих напротив глазах, но в голове всё предельно ясно и трезво.
Даже блять, слишком.

— Нахуя ты приехал вообще? Нотации мне ебучие читать? Немым укором над душой постоять? Пиздуй, раз хочется. Я думал, мы... Я дум... Я.. Ай, да пошёл ты. Иди нахуй, Федь, просто нахуй иди.

Перед глазами встаёт непрошенная пелена обжигающих слёз, сквозь которую с кристальной чёткостью видно то, как всё есть. То, что Фёдор — как всегда, умница, золото, без пяти минут любящий муж, и ему, твоему замечательному, самому лучшему на свете Феде, ты со своим истеричным собственничеством ни в хуй не сдался.
И похуй, что вас связывало.
Связывало ли?

Я думал, мы, блядь, друзья.

Ты бы его по рукам и по ногам связал, да только он все твои уловки на раз-два читает.
Насквозь тебя видит.
И ты себя в отражении его глаз, резко приблизившись на расстояние выдоха тоже — отчётливо видишь.

стены давят, будто в пасти у дракона
я прошу, скорей открой врата в свой изумрудный город

Зря только зеркала занавешивал.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

Каждое слово, фединым голосом родным, любимым, желанным таким произнесённое — не удар, не пощечина. Ты бы от него любую боль стерпел, с блядским придыханием попросив бить сильнее, томно прикрывая помутневшие глаза ресницами, ты бы рад эту боль ещё чувствовать, хоть что-то чувствовать, боль тебя на плаву держит, напоминает, что ты ещё не сдох. Когда больно, не так отчаянно, душераздирающе страшно. Когда больно, ты всегда можешь себя жалостливо убаюкать, снова и снова себя оправдывая. Федя не понимает, конечно, не понимает никогда, зачем ты сам себя калечишь, зачем проверяешь, сколько ещё ты можешь выдержать, после каждой такой проверки через все круги ада похмелья и отходосов снова и снова проползая, зачем ты наизнанку перед уважаемой публикой выворачиваешься, внутренности свои на потеху безликой орущей толпе в узлы завязываешь, как клоун — воздушные шарики; только у тебя одни только висельные петли вязать выходит.
И вроде бы давно самого себя подвёл к ожидаемому финалу, долгожданной развязке, где твоё ружьё уже выстрелит, но Феденька, (не) твой самый близкий, самый лучший Феденька в упор этого не понимает, продолжает (нахуя?)
зачем-то
тебя
спасать
(и ведь прекрасно понимает, что ты не принцесса нихуя, а дракон, который его сожрёт на раз-два, только позволь себе приблизиться)

Феденька (нахуя?) вытаскивает тебя из могилы, которую ты сам себе упорно роешь, разгребая ногтями мокрую стылую землю.
Феденька (нахуя?) с заботливостью санитара дурки забирает у тебя из рук всё, чем ты себя можешь покалечить.
Феденька (нахуя?) снимает твоё ждущее выстрела ружьё со стенки и — пау — стреляет сам.

Каждое слово — не удар, не пощечина, выстрел. Каждое слово — разрывная пуля, осколки которой заседают внутри, гноятся и ноют, каждое слово тебя убивает, но самое хуёвое, что не до конца.
Потому что Федя, стреляя без промаха, не попадает по сердцу.
Потому что, наверное, думает, что у тебя и сердца-то нет.
А ты идёшь выстрелам навстречу, сотрясаясь от каждого в предсмертной агонии, но в надежде, что хоть одна пуля пройдёт навылет. Только нихуя, конечно, он тебя не щадит — ты своё, Андрюш, ещё не отмучился. Не заслужил.

и если я сегодня жив, то значит дальше пушка по рукам

тебя не касается — корёжит и раздирает на части, конечно, блядь, тебя не касается, а кто ты вообще такой, чтобы тебя касалось? Тебя не касается, тебя рвёт, рвёт на куски, тебя рвёт в толчке очередного бара, тебя рвёт захлёбывающейся какофонией слов в микрофон, тебя рвёт твоими же проглоченными слезами и желчью, которую ты не высказал, не выплеснул из себя, потому что не хотел быть последней мразью, не хотел Феде жизнь портить, он ведь не заслужил, и девушка его не заслужила, они ведь оба такие — замечательные, самые лучшие, — а ты давись, давись и пытайся не сблевать своей болью всякий раз.

хоть раз меня, блядь, послушай — тянет разразиться хриплым кашляющим хохотом, потому что ты-то всегда его предельно внимательно слушаешь, ты каждое слово его с открытым ртом ловишь, в каждом слове, в каждом сообщении, в каждом тексте ищешь то, чего он ( ̶н̶и̶к̶о̶г̶д̶а̶) не вкладывал, и слышишь ты куда больше, чем Федя думает. Тянет встряхнуть его, тянет заорать в лицо — ты сам, блядь, хоть раз себя слышал?! Тянет взвыть до звона в ушах — ты сам, блядь, хоть раз слышал, как больно ты мне делаешь?!

обнимемся и дальше блядовать пойдём — горло сжимается в спазме, что ни вдохнуть, ни слова вымолвить, заносишь руку будто бы для удара, но она повисает безвольной плетью. Вот как.

Вот как значит, Федь.
Вот как значит.
Вот что ты думаешь.
Вот как ты заговорил.

И как ему только это даётся — со спокойной, холодной злостью тебе в лицо это вылеплять, когда ты перед ним задыхаешься, слезами давишься, истерикой своей давишься, подавиться бы уже наконец, и ты послушно проглатываешь — снова — ядовитые смешки и сценические ответные выпады, все театральные взмахи ресниц и «а той ночью ты вроде не против был», всю свою защиту из поломанного реквизита ты перед ним складываешь, чтобы искренним сейчас оставаться.

Сворачивать цирк? Хорошо, Федь, так смотри.

И плевать, что ты просто-напросто не умеешь без этого. И плевать, что твой образ сценический — единственное, что от тебя осталось, а внутри всё выела, выгрызла твоя ширящаяся пустота, что уже не больно, только страшно, так страшно, так пиздецки, пронизывающе, неумолимо страшно, что ты шлёшь его нахуй и требуешь отъебаться и тут же вцепляешься и в слезах умоляешь не оставлять тебя одного.

её черёд, удача крутит барабан

Вслух ты выдавливаешь только едва слышное, движением губ сухих и горячих вычерченное в миллиметрах от его лица:
— Хочу, Федь.

Только страшно. Одному в этот момент остаться — страшно. В зеркало своей собственной пропитой пустой души заглянуть — страшно. Даже бухим и объёбанным тебе всё ещё страшно, и ты цепляешься за обрывки боли, за Федю цепляешься, за его контакт в телефоне, где диалог давно превратился в твой сбивчивый монолог из жалобных просьб и слепого обожания, цепляешься за единственное, тебя удерживающее.
Ты ведь поэтому все его слова-выстрелы с распростёртыми объятиями принимаешь. То, что не убивает, не делает сильнее, но хотя бы не убивает, и ты его каждый раз доводишь с одной единственной целью, одной единственной невысказанной мольбой:

сделай мне больно, Федь, пусть будет больно, лишь бы не было так страшно.

В бутылку вцепляешься, впрочем, как в святой грааль, кольца бренчат о стекло, пальцы немеют, пальцы не слушаются, рявкаешь контрастно-злое
— Отдай, блядь.
хватаешь его за запястья, царапаешься, водка выплёскивается тебе на руки и облизывает своим леденящим пламенем пальцы, бессильно рычишь и дышишь тяжело, тяжело, тяжело, в руках удержать не можешь, зажмуриваешься прежде, чем стекло с грохотом разлетается вдребезги, выскользнув из ваших рук.

— Сука.

Бессильно шепчешь, качнувшись на месте и тяжело опускаясь на пол следом, то ли от нахлынувшей волной жалости к себе, то ли от захлестнувшего приступа дурноты из-за разлившегося по комнате резкого запаха палёного пойла. Пытаясь унять головокружение и найти хоть какую-то точку опоры, заземления, трогаешь мокрый пол, усеянный стеклянной крошкой, раскрытыми ладонями.

Осколки врезаются под онемевшую кожу, но ты давно уже боли почти не чувствуешь.
Ты привык.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

Не хватит. Тебе не хватит, никогда, блядь, не хватит, а Федя этого понимать не хочет, не желает упорно, пытается тебя загнать в какие-то рамки, только пустоту не заполнить ничем, чего, блядь, хватит?
Разве что ему хватит.
Тебя.
Тогда почему ты здесь всё ещё, Феденька? Почему каждый раз — именно ты?
Мог бы и Букера позвать, какая, нахуй, разница, всем одинаково похуй. Феде — одной проблемой меньше. Тебе — одной раной гноящейся больше.

я тоже всё прячу в коконе, просто чтобы росло,
но вопрос в нём потом увидишь: уродство или родство?
и придётся это принять

— Федь... — шепчешь беспомощно, жалобно, всхлипываешь бессильно, так больно, так обидно, и хоть бы он тебя так и оставил, ушёл, дверью входной демонстративно хлопнув, хоть бы нахуй послал, но его руки опять на плечах твоих, тянет за собой, вынырнуть вынуждает.
Вдохнуть вынуждает.
Жить вынуждает — каждый грёбанный раз.
— Феденька.
Слёзы безотчётно по щекам текут, между губ остаются солью и горечью, пока ты неуклюже за него цепляешься. Бутылка — такая дурость, ты свою вину пытаешься загладить, руки его к губам своим прижимая, целуя там, где цеплялся до синяков, где царапал отчаянно. Шепчешь его имя, сутулясь и горбясь.

Потому что он всё ещё рядом. Всё ещё с тобой.

Невысказанное «прости» — прикосновением сухих губ к шее, когда ты бессильно в него вжимаешься, вцепляешься, как утопающий в протянутую ладонь. Тебе сейчас плевать, совсем плевать, что Федя этого не хочет. Твоих нелепых, жалких попыток заставить его снова тебя любить — не хочет. Тебя — не хочет. Любви твоей ебучей, отчаянной, выстраданной — не хочет.
— Федь, я... — шепчешь куда-то под мочку уха, жмёшься, обхватывая за шею руками, сутулишься, чтобы на одном уровне с ним быть, — прости. Я... прости.

Ловишь его взгляд — на секунду только, дольше не выдержишь, не сумеешь.
Ловишь его губы своими — целуешь со всей нежностью, на которую только способен оказываешься.
Ты ведь ему болью на боль никогда не отвечал. Ты всегда с ним трепетный, всегда с ним ласковый, даже если в ответ — только толчки в грудь и пощёчины. Даже если в ответ — только глухое непонимание и злость.

— Не уходи. Пожалуйста. Я... — поцелуи твои насквозь солёные, слёзы градом катятся по мокрым щекам, плечи от рыданий беззвучных сотрясаются, дрожат от каждого прикосновения — пусть даже дежурного, тебе всё равно приятно, всё равно тепло от его рук, за плечи тебя удерживающих. Если не задумываться, если в глаза ему не глядеть, можно представить, будто бы он снова тебя любит. По-настоящему. — Пожалуйста. Пожалуйста.
Взглядом умоляешь, каждым касанием умоляешь, каждым взглядом глаза в глаза, зная прекрасно, что нахер ему не сдался. А всё же.

А всё же он тебя не отталкивает — почему?

— Прости.
Ты продолжаешь извиняться — за несдержанные поцелуи в шею, в ухо, в губы.
Ты продолжаешь извиняться — за свои руки под его футболкой, жадно ищущие тепла, но встречающие только неприязненное напряжение мышц под холодной кожей.
Ты продолжаешь извиняться — за себя. За то, что не хватит. Никогда тебе не хватит.
Его не хватит.

В миг становится плевать на засевшие занозами осколки, на сочащуюся кровь, на бутылку, так обидно разбитую под ногами — ты готов по битому стеклу босиком ему навстречу пройтись, больнее всё равно не будет, больнее, чем когда он тебя отталкивает, не бывает.
— Я ведь люблю тебя. Не уходи. Пожалуйста. Федь, Феденька.
Его имя на твоём заплетающемся языке — молитва, заговор от всех чудовищ, в зеркалах затаившихся. От твоего собственного отражения оберег. Тычешься носом между ключиц и пытаешься по наитию с него футболку стащить — один хер пропахла водкой и кровью, жмёшься, телом своим греешь и обжигаешь, просяще в губы выдыхаешь жарко и чувственно.

Называй как хочешь, Федь. Как угодно всё это зови.

Только не отталкивай.

Только не стой, как изваяние — горло снова стискивают рыдания, и ты утыкаешься лицом в его грудь, не находя ответа и отклика хоть какого-то.
— Ну за что ты со мной так, Федь?
Шепчешь на грани слышимости, вцепившись в него пальцами и не позволяя себя оттянуть, оттолкнуть.
— За что ты?

За что он тебя так ненавидит? Глупый вопрос, попробуй задать другой, Андрюш. За что любить? За припадки пьяные? За истерики? За перфомансы театральные бесконечные?
Но ты ведь с ним честен, как ни с кем. Другой вопрос, что ему твоя искренность нахуй не упала, как и любовь, для него это — ночные срывы хуй пойми куда, для него это — бесконечные ссоры и твои обиды, для него это — обуза, ты для него — привязанный к шее камень, и ты прекрасно это понимаешь, так что ж не отпустишь?
Лучше бы он вовсе тебя не знал. Лучше бы ты молчал, лучше бы смеялся, лучше бы играл, как перед всеми остальными, что видели тебя развесёлым любимцем толпы. Федю же ты почитал за друга, может, даже чуть больше, и этот крест его тащить обязывал.
А он — что?

но на этот раз в чьём рту бабочка тонет, брыкаясь в густой слюне
она явно обречена, но ручаюсь, что вовсе нет
получается, значит нам всё прощается в пустоте

Губы упрямо губы его находят, ты уже не целуешь — всхлипываешь и трясёшься, выходит глупо, смазано, мокро и жалко.
— Я ведь... Я... Пожалуйста.
Наступаешь на осколки ступнёй, кровь носки пропитывает. Стекло под тобой хрустит, но ты, блядь, как ебаная русалочка, к счастью своему идущая по заточенным лезвиям ножей.
Забыл только, что права на него не имеешь.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

а как любить то, чего нет
вопрос почти что риторический
(так что заткнись, а?)

прекрати

Фёдор не дотрагивается до тебя и пальцем (противно? ещё бы), но ты стоишь оглушённый хлопками выстрелов, покачнувшись на месте, как от пощёчины. Впервые — молчишь, как будто воды в рот набрал, молчишь долго, не издавая ни звука, даже носом шмыгаешь бесшумно, остекленевшим взглядом равнодушно наблюдая, как Федя возится с осколками, пытаясь смести их в угол, чтобы не наступить ненароком. Как матерится сквозь зубы, отряхивая руки.
Ты переминаешься с ноги на ногу, оставляя на полу липкие следы чернеющей в коридорном полумраке крови. Ты бы хотел, чтобы гул в твоей голове заглушил его голос — но ты, к сожалению, продолжаешь слышать каждое слово, каждую интонацию, так ясно, как будто бы Фёдор говорит внутри твоей головы, озвучивая худшие мысли, под которые ты нажираешься в говно и убиваешься до отключки, лишь бы они замолчали.

прекрати

Ты не чувствуешь ровным счётом ничего.
Боль взрывается осколочной гранатой, и там, где минуту назад отчаянно ныло и выло, там, где ржавые гвозди один за другим ты забивал, там, где впивались в окровавленное мясо шипы терновые, ты не ощущаешь ничего.
От страха темнеет в глазах.
Страх жадно подступает комом к горлу, страх душит слезами.
Ты привычно тянешься к его руке — так, просто, чтобы самому себе напомнить, что он ещё здесь, рядом. Ты ведь ему на боль никогда болью не отвечал, всегда пытался сгладить, всегда просил прощения — не на словах, так прикосновениями, как умеешь. Легонько задеваешь мизинцем его костяшки.

Отдёргиваешь руку, как ошпарившись.

прекрати

— Аа... ладно. — не свой голос прорезает горло, как будто ножом кухонным поддевая голосовые связки и грубо вырезая те слова, которые ты должен сказать. Отсекая всё, что комом больным встало в глотке и не даёт продохнуть, душит тебя, давит и жжётся, вся жгучая обида и непонимание, бесконечные «за что, Федь, за что ты со мной так?», все унизительные (для него, не для тебя) мольбы дать тебе шанс, все бессмысленные признания. Ты этот ком проглатываешь и давишь из себя жалкое подобие улыбки, дёрганными движениями непослушных пальцев пытаясь утереть с лица катящиеся градом слёзы.
Несдержанно шмыгаешь носом, гортань царапает истеричным наигранным смешком.

— Извини, братишка.

Жмёшь плечами всё с той же перекошенной улыбкой.
Голос почти не дрожит.
Тебя почти не трясёт.
Как будто всё в норме.
Посрались по пьяни, с кем не бывает.
С кем не.

прекрати

Послушно идёшь следом. Под ногами всё равно хрустит, впившиеся в ступни осколки глубже вонзаются с каждым шагом, боль ты принимаешь как должное, бережёшь, пока и боль физическую не поглотило в тот жуткий водоворот непроглядной пустой темноты, взорвавшийся внутри тебя и норовящий проломить грудную клетку, давящий на височные кости. От нарастающего гудения внутри головы тебя мутит.
— Пусти? Пожалуйста. Я сейчас. — тихо просишь, как только Фёдор разжимает пальцы, сбивчиво хромаешь к ванной, зажмуривая глаза до боли и не понимая, что сейчас из тебя вырвется — содержимое желудка или усилием воли сдерживаемые рыдания (которых Фёдор не хочет видеть).

Кажется, всё сразу.

прекрати

Онемевшими пальцами повернув защёлку, выкручиваешь краны с водой на максимум, шум воды заглушает то, как тебя долго, мучительно выворачивает наизнанку, рвёт вхолостую, рвёт пустотой с привкусом соляной кислоты на языке, рвёт до озноба и глухо ухающего где-то в животе сердца (но ты-то знаешь, что там от сердца осталось — разорванные лоскуты, истерзанное уродливое месиво). Обхватываешь себя поперёк рёбер, сотрясаясь в ледяном поту. Мышцы становятся ватными, одежда липнет к мокрому от ледяного пота телу, гудение в голове оглушает, ты бездумно нащупываешь спрятанную за унитазом заначку, размалываешь в пыль ребром разбитого давно отрубившегося телефона сквозь полиэтилен, трясущимися руками высыпаешь — всё сразу, не глядя — кривой дорожкой на бортик ванной.

Тупо, неосознанно.

                                         видеть тебя не хочу                                   отцепись, блядь     
                             
                                                        унижаться и лезть                         не прощу
                                                                     я  сказал  тебе  п р е к р а т и т ь
                                                                             
                                                                                  прекрати
                                                                                     прекрати
                                                                                    прекрати
                                                                                   прекрати
                                                     

                                                                         всё проваливалось
                                                                       в  п у с т о т у
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

тут уже не до абстракции, я запутался настолько
что уже не разобрать, не разобраться, не собрать тем более

Такой ты всё-таки слабый.

Прежде, чем пустота начинает говорить с тобой в ослепительной тишине, ты от неё бежишь, скоростью вмазавшись для верности, лишь бы хватило стамины в твоём личном восьмибитном мирке, где главный противник — твоё собственное отражение, всё по жанровым законам. Прежде, чем пустота посмотрит тебе в глаза, ты их закрываешь ресницами, ищешь, куда (в кого) спрятать лицо, лишь бы не глядеть. Прежде, чем пустота обнимет тебя за плечи, ты отчаянно цепляешься за других, кидаешься в огонь чужих прикосновений, рук, губ, тел.

Прежде, чем пустота заполнила тебя целиком, ты пытался заполнить себя любовью. Но она прогнила насквозь, оставив после себя только сладковатый тлетворный аромат, а ты и не заметил, когда это произошло. Ты продолжал Феде в чувствах клясться, на шею ему вешаться, пока от тебя уже гнилью разило, как от мертвеца.
Федя тебе ближе, чем кто-либо ещё когда-то был. Неудивительно, что он видел насквозь всё то, чего ты отчаянно видеть не хотел и зеркала занавешивал.

я ничего не понял и никем не понят
я так болен и корабль тонет

Такой ты всё-таки слабый.

Жалость к себе подменяет ненависть, ты лежишь, прижавшись горящей скулой к жёсткому холодному бортику ванной, слёзы начинают течь непроизвольно, сами собой — себя оплакиваешь, себя жалеешь, потому что никому больше дела нет.
Ты как тот мальчик, который кричал «волки».
И Фёдор устал снова и снова спасать тебя от тебя же.

Слёзы скатываются по стенке ванной, смешиваются с водопроводной водой и утекают в черноту слива.

я пьяный, ною как слабак и все
эмоции все время упираются в слова
бесполезные, так болезненно
будто лезвие

Мажет медленно, мажет непривычно, тебя ведь по обыкновению не заткнуть и не успокоить, Федя этого терпеть не может, бесится всегда, если ты к нему угашенный лезешь. А ты всё глушишь, глушишь, глушишь в себе то, что неизменно изнутри тебя пожирает, ты уже сам не помнишь, кто ты был, а заглянуть в своё отражение и увидеть, в кого превратился — страшно. Страшно увидеть там то же, что Федя видит всякий раз. Страшно не увидеть там вообще н и ч е г о.

Он зовёт тебя по имени. Или кажется? Да конечно, кажется, ты с вымученной нежностью улыбаешься черноте слива, откуда родной голос доносится, шмыгаешь занемевшим носом. Он, может, ушёл давно. Домой. Туда, где его ждут. Где его любят. Где любовь эта не похожа на разлагающийся в гнилую труху труп. Ты почти не злишься и не обижаешься — Федя от тебя устал, смертельно устал, ты ведь знаешь, прощения просишь каждый раз искренне.

Из кармана штанов вытаскиваешь мятую пачку, привычным картинным движением зажимаешь сигарету зубами, подползая к двери.
Если закрыть глаза и прислушаться, можно снова представить его голос.
Можно даже представить, что он всё ещё там, сидит по ту сторону двери, и вы как будто бы в разных мирах, но всё ещё в одной плоскости.
— Федя, — хрипло отвечаешь — на пробу. Усмехаешься, трясущимися и синюшными от холода пальцами щёлкая зажигалкой. Разговариваешь с воображаемым другом, потому что настоящий с тобой разговаривать отказывается. Как скоро ты и воображаемого Федю заебёшь?

я все концепции сломал, эмоций нет
остались только бесполезные слова

Такой ты всё-таки жалкий.

— А помнишь, я в Питер только приехал, ты мне город показывал. Мы тогда до утра торчали в каких-то ебенях, потому что мосты развели. Помнишь? — слёзы высыхают на щеках, ты тщательно проговариваешь каждое слово своим заплетающимся языком, мечтательно улыбаясь самому себе. Между вами сейчас и вами тогда — пропасть без дна. Когда всё так стало, Федь? — Я ещё стихи тебе читал.
И холодный до костей пронизывающий ветер лизал горящие щёки, ты руки в карманах его куртки прятал, продрогший с непривычки, читал по памяти, драматично вскочив на парапет, Федя держал тебя, чтобы ты, дурак, в канал не свалился с твоей-то пьяной грацией. Зябко ведёшь плечами — сердце колотится, как бешеное, но не греет. Руки, кажется, и вовсе коченеют. Пепел с зависшей на нижней губе сигареты сыпется тебе на живот, а ты не замечаешь.

— Так хорошо было.

Вам ведь было хорошо. Тебе, во всяком случае, ты никогда у него не спрашивал, счастлив ли он. Наверное, был, если позволял тебе всё это? Даже если он никогда не полюбил бы тебя так же сильно, как ты его, тебе плевать было. Ты горел. У тебя любви — как солнечного света.

Но солнце, как и любая звезда, имеет свойство перегорать и взрываться, за ослепительной вспышкой обращаясь в чёрную дыру.

бесполезные бесполезные бесполезные бесполезные
слова

— Когда всё стало вот так, Федь?

Смешно. Задаёшь вслух вопрос, обращённый к человеку, которого на самом деле здесь и нет, почти что наебав самого себя, убедив, что там кто-то есть. Оглядываешься на дверь, как будто бы сквозь неё можешь почувствовать эфемерное тепло.

Вздрагиваешь от настойчивого стука, и сердце заходится в тревожном набате, лента сознания перекручивается сама собой и на лбу выступает испарина. Тлеющая сигарета падает тебе на грудь, прожигает футболку, ты не чувствуешь.

Ты отчаянно цепляешься за отголоски собственного смеха, но всё исчезает, исчезает, исчезает в черноте слива, ты тоже исчезнешь, стечёшь по кромке ванной и тебя в черноту эту глухую засосёт, где не будет ни света, ни тепла, ни голоса, ни памяти, ни-че-го, и страшнее этого не придумать и не спеть.

Обхватываешь колени, тихо подвывая. Ты не откроешь, нет, нет, ни за что. Феди там нет, давно уже нет, он ушёл, он устал, ты его смертельно заебал тем, что никак не хотел слушать и понимать, Федя спит в своей постели, Федю обнимают чужие руки, Феде снишься не ты.
А там — кто?
Ты знаешь.
Ты ни за что не откроешь.
Ведь там, за дверью притаилась и скребётся когтями-лезвиями чернеющая и скалящаяся беззубым гнилым ртом

твоя

милая

пустота.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]

и казалось, как будто бы замер мир
но очнулся, осознав, что он всё-таки натворил
пряча лицо, и порицательно начнёт винить от ярости себя
и после сразу в безумии отрицать это

[indent]замолчи

Стук в дверь. Ручка со всхлипом дёргается вниз. Снова. Снова. Снова. Ты уже видел это тысячу раз до этого.
Надо только проснуться.

[indent]замолчи

Ты закрываешь глаза ладонями, как будто это может тебя спасти, ты слышишь федин голос на задворках своего сознания, он просит тебя выйти, он просит тебя пойти за ним, он просит тебя послушать его хоть один ёбаный раз, и ты бы рад, зажмуриваешь и трёшь глаза, стеклянная крошка забивается под ресницы.

[indent]замолчизамолчизамолчизамолчизамолчи

Рёбра сводит судорогой, ты забываешь дышать, хватаешь воздух ртом, когда в груди уже начинает жечь. В расплывшиеся по радужке зрачки ударяет свет, ты видишь перед собой только чёрные очертания.

Она говорит с тобой голосом Феди, ласково удерживает за ладони, но ты его перед собой не видишь.

[indent](тебе надо проснуться)

Она даже его интонации копирует, выворачивает наизнанку всё, что ты бережно в сердце о нём хранил, его образ вырывает из контекста зажёванной плёнкой тех дней, когда он тряс тебя за плечи в гримёрке, в каком-то баре, в твоей спальне, просил послушать, просил прийти в себя, просил прекратить, а ты его не слушал, не слушал, не слышал — и вот, во что это вылилось.

[indent](тебе надо проснуться, чтобы он снова оказался рядом)

Она играет идеально, только вот слов,, из Её глотки-чревовещателя вырвавшихся, Федя никогда бы тебе не сказал.
Поэтому ты не веришь.
Поэтому ты отталкиваешь, неуклюже размахивая руками, будто бы переставшими тебя слушаться.

[indent](просто приди в себя)

Ты уже через это проходил. Ты уже вырывался из чёрной бездны своих кошмаров, Федя бил тебя по щекам, от страха в его глазах что-то внутри сжималось и сердце снова начинало биться. Он всегда оказывался рядом, даже когда не хотел.
Он обязательно окажется рядом на этот раз тоже.

— Замолчи.

С хрипящим бульканьем из тебя вырывается ненависть к себе — ответная. Чёрное пятно, неразличимое против света лампочки ты прожигаешь взглядом таким, что лицо перекашивает от злобы.
Ты не боишься.
Больше не боишься.
Потому что это давно — часть тебя, ты в этом аду живёшь, ад — это ты.

Пустота твоя может сожрать тебя, но Федю ты сожрать не позволишь. Его образ, его лицо, его слова извратить, заставить тебя поверить.
Федя — лучшее, что с тобой было.
И он никогда бы не сказал тебе того, что ты слышишь теперь — ты это под нос себе шепчешь, как мантру (он бы так не сказал, он бы так не сказал, он бы так не сказал), а в голос рявкаешь, едва не срываясь в визг:

— Заткнись, блядь, и съеби нахуй.

Шатко поднимаешься на ноги, мир вокруг приобретает несколько новых измерений, ты шагаешь по оси координат как по канату, хватаешься руками за раковину

поднимаешь взгляд.

[indent](проснись проснись проснись проснись пожалуйста пожалуйста проснись)

Единственное незавешенное зеркало в твоей квартире. В него ты изредка лицезреешь свою рожу пропитую и небритую без особого энтузиазма, а лишний раз стараешься не глядеть вовсе.

То, что смотрит на тебя с обратной стороны стекла, страшнее всех твоих кошмаров.

Чернота за твоей спиной обретает облик, и ты видишь со стороны — себя, его, в отражении всё чётче, чем в реальности, ты же заперт в мире цветных пятен, тепловых всплесков, позади тебя только пустота, пустота поменялась с тобой местами и безумно скалится в отражении, тебе надо туда, тебе надо

[indent](тебе надо проснуться)

под костяшками расползается чёрная трещина, на большее тебя не хватает.
Отражение Феди в зеркале троится в глазах, как в калейдоскопе с цветными стекляшками.
Ты не смотришь на себя — на него смотришь, только на него.

— Я не хотел... — хрипишь, снова тебя выворачивает, колени подкашиваются, ноги будто тряпочные, раковина угрожающе кренится от того, как отчаянно ты в неё вцепился, лбом жмёшься к разбитому зеркалу, выдавливаешь из лёгких воздух, почему так сложно, почему, блядь, так сложно, почему дышать так сложно, это всё сон, это всё кошмар, сонный паралич сидит на твоей груди и сдавливает рёбра, тебе надо проснуться, тебе надо проснуться, тебе надо

— Федь, я не... я...

Ты распахиваешь глаза, но больше не видишь.
Ты раскрываешь рот, как выброшенная на берег рыба, но не можешь сделать и вдоха.
Ты пытаешься поднять взгляд к зеркалу, посмотреть на него хоть в последний раз, но

Фёдора проглатывает чёрная тень позади.

[indent]тебе надо проснуться

Его голос до тебя доносится сквозь пустоту, ты блаженно улыбаешься, когда теряешь сознание, и это

проще, чем засыпать.
[icon]https://i.imgur.com/KYwqmfM.png[/icon][nick]Pyrokinesis[/nick][status]ничего не помню ничего не чувствую[/status][sign][/sign][info]<div class="lzname"><a href="ссылка на анкету"><b>Андрюша</b></a></div><div class="lzfan">ад пуст</div><div class="lzinf">ну полюби меня таким, моя милая пустота</div>[/info]