Раньше в Скорлупе всегда было шумно. Во дворе с утра до позднего вечера копошилась детвора, которая за секунду обступала Клару, стоило ей только показаться на горизонте – прекрасно знали, что для них в её карманах всегда найдутся орешки да иголки с крючками. Они всё зазывали её играть – малышки забавно лепетали, рассказывая о произошедшем с ними за день и, ухватывая за руку, просили не уходить так быстро. Но у неё никогда не получалось выкроить для них немного времени – грустно улыбнувшись на прощание она спешила по делам, обещая присоединиться к их играм когда-нибудь потом.

Тогда ей не хватало сил сказать им, что это «потом» никогда не настанет, – этому городу было уготовлено совсем другое будущее, в котором ей не было места, – а теперь уже было слишком поздно. Поздно для последних слов – поздно и для каких-то действий.

– Этот город уже не спасти, – она теперь это знает, но её больше никто не хочет слушать.

Гонят её прочь горожане, называя разносчицей и дурной вестницей, не слушает её слов и Гаруспик – не хочет опускать руки, сколько бы она ему не твердила; не может понять причину её печали и Полководец – всё не хочет верить и признавать неминуемое поражение. Во всём городе сестра единственная, должно быть, кто может её понять, – лишь в её объятиях Клара сможет забыться, замереть, дожидаясь решающего часа, когда их обеих наконец поглотит милосердная земля.

Но и она с ней больше не говорит – в их снах лишь святая теперь не может сдержать слёз.

Проходя мимо непривычно тихой Скорлупы, Клара даже не кидает на неё взгляд и спешит скорее прочь из Почки. Не знает, что сестра тоже скучает по детям – и, в отличие от неё, уже посетила нескольких.

«я иду за ними всеми – за обитателями твоего списка»

Больно уж они ей приглянулись.

– Тебе тут не скучно совсем одному? Особенно после башни – здешние игры в никакое сравнение не идут с её чудесами.

Она никак не может забыть лицо Бураха – как он нахмурился, увидев заплаканное лицо Мишки, как громче и злее стал его голос, когда он спешил поскорее прогнать её прочь. Поверил, что убережёт от неё детей, – выставил за порог, думая, что от неё можно спастись лишь поплотнее закрыв дверь. Словно забыл, что она в любую щель проберётся. Моргнуть не успеешь – а она уже внутри обустроилась. На стол залезла, ногой качая – улыбается чуть, заворожённо оглядываясь в новом доме.

Этот дом ей даже нравится – весьма удобный, хоть и холодный и небольшой совсем. Жаль только сломается быстро.

– Вернулся бы ты обратно поскорее. Чума по улицам города ходит – кто знает, в чью дверь она постучится в следующий раз. А там безопасней будет.

Ей не терпится изучить его получше – понять, с какой стороны подбираться начать. Может он и правда побежит к Многограннику – тех, кто пытается спрятаться, она особо любит. Такие сами открывают для неё свои объятия, ведь до быстро стучащегося в страхе сердца добраться намного легче – протянуть руку и обхватить тёплыми руками, обдавая жарким дыханием кожу. Они сгорают так стремительно, а таких детишек, – она наконец поворачивается в сторону Хана, – не хватит и на час.

Нужно лишь попытаться подтолкнуть беспокойные мысли в нужную сторону – и насладиться картиной, как будет корчится в лихорадке у подножия своей любимой башни глупый ребёнок.

– И тут, что случись, не поможет никто – у Гаруспика дел слишком много, а Бакалавр... Не интересуется он делами детскими. Всё в расчёт вас принимать не хочет.

Бакалавр не спасёт больше никого, чтобы он делал, а раз уж Гаруспик думает, что справится с этой задачей лучше, раз ему так не терпится, то она заберёт детей пораньше – Клара не может сдержать тихого смешка от мысли, как же перекосится его лицо тогда.

Отредактировано Clara (2020-08-29 20:28:44)

Она думает, – замирает на мгновение, пытаясь разглядеть за этой излишне взрослой уверенностью обычный детский страх, и тихо хмыкает, – что это всё из-за башни. Именно из-за неё младший Каин вышел таким ужасно смелым и серьёзным – блуждая по её зеркальным коридорам, легко высоко задирать нос, забывая смотреть под ноги. Точно из-за неё – очень уж просто ничего не боятся, когда с земли никак не дотянуться до небесного свода, и все опасности каждый раз обходят стороной, но теперь всё иначе. Он здесь. Внизу, вместе с остальными детьми, – и никуда больше не денется.

– Я? Лечить? Нет-нет... Лечить уже поздно. Ты не знаешь разве? В этом городе уже давно никого не лечат.

Она аккуратно, будто боясь спугнуть, подбирается ближе. Медленно, словно и не идёт – плывёт, и из тёмных углов вместе с её движениями скользят и тени. Крадутся по стенам, оставаясь на них масляными пятнами, что исчезают, стоит сфокусировать взгляд, ластятся о голые ноги мышиными хвостами, оставляя на них багровые следы, и сбиваясь вместе с пылью в плотные, вязкие, как кисель, комья, сливаются с чернотой. Чуть различимый детский лепет еле поспевая, кружит вслед за ними, и ударяясь об стены уходит вверх, оседая на потолке – плачь едва касается ушей и сливается с тишиной.

поговори со мной, поговори, поговори со мной, поговори

– Бессмысленно лечить нынче то, что спасти уже никак нельзя – теперь у нас только режут. Больное, говорят, отсекают. Интересно придумали, да? А я всё никак понять не могу – это кто же решает, от кого следующий кусок отрежут? Это ведь и ошибиться можно...

Это неправильно всё, – голос подскакивает на середине фразы, выдавая раздражение, – бесполезно совсем. Не думают, не хотят понять, не слушают, сколько не тверди – не одолеть болезнь, бессмысленно это, можно только преодолеть – разбить свою глупую скорлупу.

– Но я резать не умею всё равно, не волнуйся. Я просто поговорить пришла. Ты ведь тут совсем один.

Одинокий, всеми покинутый, – и зачем только люди прячутся от родных, словно от страшных врагов? Запираются в спальнях, в подвалах, не подпускают к себе близких, не давая им унять боль в ноющем сердце. Она знает, уверена – это всё лишь от того, что боятся боли, от того, что не желают её, что слабы слишком, духом слабы. Винят болезнь, но сами ведь виноваты в своих мучениях – нужно лишь прикоснуться друг к другу, проникнуть, соединиться в одно, разделить боль на всех.

И став одним целом со всеми – никто уже и не будет одинок.

– Поговори со мной, я помогу, – голос эхом отражается в голове, руки скользят со спины, по плечам, нежно сжимают шею, не давая дышать, ладонь переползает на щёку, обхватывая лицо, дыхание скользит по коже, оставляя за собой тепло, и останавливается на лбу, – голова кружится, в ней появились новые мысли – кружится голова, послушай меня, послушай их, слушай...

Клара грустно вздыхает – темнота отступает, и наваждение рассеивается, также быстро, как и появилось. Она теперь далеко совсем, будто и не подходила к нему, не наклонялась ближе, целуя лоб – стоит в тени, пряча руки за спину, чуть покачиваясь взад-вперёд.

– И игры ведь не кончились совсем. Зря ты о них так – они ведь на самом деле никогда не кончаются. Я тебе о них рассказать и хотела – о тех, в которые нынче играют за пределами Скорлупы. На слишком пустых улицах, за стенами покинутых домов, на складах... Послушаешь о них?

Отредактировано Clara (2020-11-04 01:13:52)