Фрэнк говорит, и говорит так много, что Бриджит ловит себя на занятной мысли, будто бы соскучилась по всем этим небольшим бенефисам своего старого партнера. В какой-то момент ее так и подмывало спросить: скучал ли он по ней? Не в том банальном смысле, в каком можно представить, ведь их отношения всегда были лишены каких бы то ни было рамок, а следовательно, имели под собой двойное неочевидное дно. И даже если Фонтейн посмел бы это отрицать – из всех его знакомых, прихвостней и обожателей, только она, Тененбаум, была самым благодарным слушателем и, если так можно выразиться, ценителем его таланта превращать любой разговор в настоящее шоу. Не настолько театральное, как паршивые пьесы Коэна, но от этого только сильнее приковывающие к себе внимание. Бриджит было действительно интересно наблюдать за тем, как жонглирует мимикой, интонацией и жестами Фонтейн, медленно, слово за словом, складывая ту картинку, которую ему было важно донести до слушателя. Но вот в чем дело – если десять лет назад она была готова впитывать в себя абсолютно все, что он говорит, и внимать каждому обещанию, насколько противоречащим реальному положению вещей оно бы не было, то сейчас для нее было легче легкого распознать не самую удачную импровизацию и блеф.
Не нужно быть тонким психологом, не нужно даже пытаться проникнуть внутрь головы Фонтейна, чтобы убедиться в одной простой истине – каким бы спокойным и властным он сейчас не хотел казаться, сам факт присутствия в Восторге говорил гораздо больше, чем все его слова; и говорил, нет, даже кричал, этот факт о том, что дела Фонтейна еще никогда не были настолько плохи. А ведь Бриджит постаралась сделать так, чтобы он пожалел о том, что не умер в самом деле вместе с прежним именем.
— Ты меня, право, удивляешь, — усмехнулась Тененбаум, не в силах больше игнорировать сочащуюся между каждого нового слова Фонтейна злость; или это не злость вовсе, а обида? – «Лишила крупнейшего вложения»...во что? В карточный домик? Оглянись вокруг! – восклицает она, свободной рукой взмахивая в воздухе и показывая вверх, по направлению к куполу вестибюля, через грязные стекла которого можно было во всей красе увидеть, как величественные небоскребы Восторга превращались в кучу ржавого океанического мусора. — Если ты до сих пор не понял, из чего на самом деле был построен этот город и что его неминуемо бы ждало в будущем, то мне тебя искренне жаль. Подобной слепоты не позволяла себе даже я, когда дело доходило до девочек, а ты прекрасно знаешь, что тогда я отказывалась видеть дальше их макушек в принципе, — указательный палец, лежащий на спусковом курке револьвера, начинает угрожающе подрагивать, но Тененбаум стоит на своем, не сбавляет ни градуса театральности, ведь она училась и лучших. – Ты должен быть благодарен за то, что я избавила тебя от титула «короля, который погубил величайшее достижение человечества». Или тебя гложет то, что мы смогли на этот раз обойтись без твоего непосредственного участия? – в отличие от Фонтейна, ей не нужно было притворяться сейчас, ведь как он сам не единожды говорил, актриса она все равно никудышная; только вот Бриджит и не играла – просто озвучивала то, что было у нее на уме, впервые за долгие годы не боясь реакции Фрэнка. Впервые, быть может, за всю свою жизнь, свет софитов был обращен не в его сторону, а в сторону того, кто занял его место исполнителя главной роли.
Она училась у лучших, и у нее было предостаточно времени, чтобы отточить новоприобретенные навыки и в чем-то даже превзойти своего наставника.
Фонтейн подходит к ней медленно и аккуратно, будто бы боится напороться на глубоководную мину, или думает, что пуля, которую Тененбаум может пустить себе в висок, каким-то неведомым образом заденет и его. Бриджит стоит неподвижно – нет никакой нужды пятиться назад и отступать, и пусть он уверен в том, что может так легко и просто перехватить контроль над ситуацией в свои руки, она эту его уверенность может мигом развеять, прихватив следом (за собой в могилу) еще и надежду решить проблему, с которой Фрэнк сюда заявился.
— Если ты настолько сильно этого хочешь, то будь так любезен, — голос Тененбаум, кажется, становится на тембр ниже, и тяжелыми шершавыми нотами стелется к ногам Фонтейна вместе с иллюзией подчинения, но на самом деле – с явственно уловимой издевкой, стоит женщине произнести три заветных слова, — Нажми на курок и избавь меня от нравственных мук, а себя – от навязчивой идеи расправы надо мной, которая мешает тебе нормально жить, — она смотрит ему прямо в глаза, но всего несколько секунд, прежде чем привычно отвести взгляд в сторону. Холодный металл дула револьвера царапает кожу на виске, а Фонтейн надавливает все сильнее и сильнее, но Бриджит даже не пытается отвести его руку в сторону, напротив – делает шаг ему навстречу, становясь вплотную, а затем наклоняет голову в бок и прикрывает глаза.
Но никакого звука выстрела, конечно же, не следует.
Фрэнк, кажется, решил выговориться на всю оставшуюся жизнь, и Тененбаум это начало уже несколько утомлять. Но терпения ей не занимать, тем более не каждый день выдается возможность воочию лицезреть, как сам Фонтейн признается в том, что чего-то не знает, а что-то попросту упустил. И если бы не тревожные подробности о состоянии Джека, которым он наконец-то решил поделиться с Бриджит, то она бы позволила себе еще немного насладиться дискомфортом и раздраженностью, которым разит от Фонтейна. Тем не менее, Тененбаум до последнего держит себя в руках, делая вид, будто бы мысленно не начала уже продумывать возможные варианты помощи единственному по-настоящему не безразличному ей созданию.
— Так значит, я была права в своих предположениях касательно твоих мотивов возвращения в Восторг, пусть и ошиблась в деталях: ты все тот же наркоман, Фрэнк, которым и был в последнюю нашу встречу, только с тем отличием, что на поверхности АДАМа не найти. И из воздуха его не создать. Поэтому тебе так нужен Джек, так ведь? Мне просто интересно: если бы ты нашел здесь не меня, а мой полуразложившийся труп, что бы ты делал дальше? Предприятие-то наше, как видишь, захирело за время твоего отсутствия, — она почти пошутила про то, что каким бы дерьмовым дельцом по ее мнению он ни был, без его твердой руководящей руки все быстро вышло из-под контроля, но решила не давать ему лишних поводов потешить свое эго; тем более что вышло все из-под контроля совсем по другой причине.
— И я ничуть не удивлена тому, что все, к чему бы ты ни приложил руку, обречено погибать, — процедила сквозь зубы Бриджит, отталкивая Фрэнка в сторону. Чертыхаясь и бормоча что-то себе под нос на родном языке, она зачем-то перепроверила, что барабан револьвера заряжен, а потом, прежде чем мужчина успел бы среагировать, развернулась вполоборота в сторону Сестрички, сидящей на лавочке и внимательно слушающей их разговор, и выстрелила.
И кровь ее ничем не отличалась от крови обычного человека, о чем Тененбаум успела позабыть – настолько привыкла видеть в них носителей паразитирующего червя, что на мгновение что-то внутри дрогнуло, стоило только заметить искаженное гримасой детской растерянности и непонимания мертвое лицо девочки. Но только на мгновение.
— Лишние свидетели нам ни к чему, — сухо пояснила Бриджит, поворачиваясь назад в сторону Фрэнка и обходя его слева, по направлению к тому месту, где недавно сидела и оставила свои вещи, — К тому же, душещипательная история о том, как, несмотря на все старания, в неравной схватке с одичавшими сплайсерами мы потеряли бедную девочку, избавит нас от необходимости что-либо Джеку объяснять. Иначе я не уверена, что он поверит, будто бы я вот так легко и просто согласилась помочь тебе...после всего, что между нами было, — она подхватила со скамейки сумку и двуствольное ружье, найденное с утра в служебных помещениях Адониса. — Надеюсь, у тебя и мысли не будет поведать о том, что случилось на самом деле, потому что... — о, кажется, приятных моментов в диалоге между ней и Фонтейном сегодня было столько, сколько и за всю их совместную жизнь и работу в Восторге было не насчитать, — Как думаешь, кому из нас двоих он поверит? Ведь, как уже было верно подмечено, не лгал ты только мне.