Лера замечает не сразу – боковым зрением видит странное движение где-то рядом, но не придаёт ему значения; чувствует дыхание на затылке и слышит как вслед за её шагом, чуть запаздывая, звучит ещё один, но списывает на разыгравшееся воображение. И когда она наконец видит, уже слишком поздно. Ноги становятся ватными, каждое движение даётся с трудом, Лера нерешительно пятится, – беспросветная темнота, подобравшись достаточно близко, набрасывает на неё, широко разинув пасть.

Она загоняет в угол, тенями вьётся у ног, забираясь выше, не скрыться, не сбежать – чёрной смолой липнет к коже, срастаясь с ней намертво. Под образовавшейся коркой зудит, ногти в панике её царапают, пытаясь содрать, поддеть, но на месте ран чернота скалит зубы и вгрызается в мясо до костей. Она вдавливает в стену, очерчивает острым клювом ключицы и ведёт вверх по шее, Лера трепыхается, широко раскрыв рот, безуспешно пытаясь сделать вздох – линзы напротив смотрят безучастно, не мигая. Тяжело и шумно дышит, опаляя холодом ухо, и сил на борьбу не остаётся – чернота забивается в горло, заполняя лёгкие, Лера пытается ухватиться за что-то, удержаться на ногах, но не может найти опору и падает ниже; перья сухим кашлем выбиваются изо рта, заполняя собой всё вокруг, – в глазах маски огонь разгорается ярче, и она на миг кажется живой.

лера тонет – чернота бледнеет, укутывая её в ласковые объятия

Лера открывает глаза – не двинуться, не пошевелиться. Она привязана к стулу – дёргает руками, верёвка натирает кожу, но не поддаётся. Пол под ногами холодный, узор на нём идёт кругами, линии сплетаются с её ступнями и сковывают движения – Лера вздрагивает и видение спадает, ускользая куда-то во тьму.

– Что за..? – Лера судорожно глотает воздух, вертит головой, пытаясь осмотреться, и комната вокруг плывёт, не желая собираться в единый образ. Её обступают картины, глаза беспорядочно мечутся по ним, но краски сливаются в круговорот ярких пятен, не давая себя рассмотреть, к горлу подступает тошнота; Лера жмурится, пытаясь прийти в себя, собраться с мыслями, но страх не отступает. Пальцы сжимаются в кулаки, сердце бьётся всё быстрее, громче, она не мигая пытается разглядеть фигуру – кто-то приближается, подступая к ней из темноты. Она знает, кто это – чувствует. Вновь дёргается, пытаясь вырваться – стул слишком тяжёлый и даже не двигается с места.

Лера думает, что её сожгут – она видела как люди корчились в огне, помнит то ужасное видео, вновь слышит в голове крик женщины, злой и отчаянный; она уже чувствует, как у её ног собирается жар, и языки пламени щекочут кожу. Может быть её просто взорвут, как и остальных, и она даже не успеет почувствовать боли  – но наверное её будут долго мучить, насмехаясь и издеваясь, чтобы затем полоснуть ножом по шее; она уже ощущает холод лезвия у своих рёбер, и знает, что теперь она умрёт, обязательно умрёт, но ужасно не хочет в это верить.

– Развяжи меня, – зло шипит, храбрясь. Говорит раньше, чем успевает подумать, – собственный голос звучит странно, блекло и тихо, будто бы издалека. – Где я? Куда ты меня притащил?

Лера хочет сбежать, хочет отмотать время назад, хочет иметь силы всё исправить и дать отпор – и не может прекратить винить себя. Она не должна была отвечать на сообщения, не должна была приходить на встречу, не должна была соглашаться, не должна была иметь с этим человеком никаких дел. И что самое главное – никогда не должна была забывать, что в любой момент может оказаться больше не нужна.

Отредактировано Valeria Makarova (2021-06-26 04:04:22)

Улыбка Разумовского растекается по лицу ярким пятном, от её фальшивой сладости во рту стоит мерзкий привкус; будто в рот засыпали банку сахара, песок всё ещё скрипит на зубах. Лера вздрагивает от цоканья, выходя из секундного ступора; Лера думает, что её сейчас вырвет. Разумовский всегда был излишне театральным, слишком демонстративным, но сейчас от этой наигранности невыносимо тошно – тошно от его манеры говорить, улыбаться и смотреть на неё, тошно от того, как он устраивает из происходящего какое-то дурацкое представление. Ведёт себя так, будто её жизнь это какая-то забавная игра; наверное для него это всегда и было лишь игрой. Нечестной, как это всегда и бывает, в которой ей никто никогда и не собирался рассказывать всех правил.

– А я думала, ты лучше воспитан, – вторит, пытаясь скопировать чужую интонацию – за ней легче замаскировать дрожь в голосе, – мог просто прислать приглашение, а не устраивать весь этот цирк.

Сад – чего? грешников? названия лучше не нашлось? – грешников – звучит невыносимо пафосно; как раз в его стиле. Лера хмыкает под нос и чуть хмурится – ей кажется, что она где-то о нём слышала; натыкалась на ролики сомнительного качества, где желтушный заголовок «вся правда о Гражданине» соседствовал с шокирующей правде об облучающих население 5g вышках. Конечно она тогда даже не обратила на этот бред внимания, конечно не придала должного значения и отмахнулась; усиленно силится вспомнить, о чём же там шла речь, – что-то об особняке, определённо что-то об убийствах и пропаже блогера, – но не может ухватиться за нужную мысль; голова кружится, и она чуть сжимает зубы. От ощущения собственной беспомощностью тянет где-то в груди, не давая глубоко вздохнуть, – верёвка лишь крепче стягивает кожу на запястьях.

– Мне понравится, если ты меня отпустишь. Вот это всё, – обводит комнату взглядом – тени кружат вокруг, медленно, почти незаметно сужая круг; периферийным зрением видит, как темнота улыбается ей также приторно-сладко, и её передёргивает от отвращения, – по-твоему, называется «своих не бросаем»? Это твоё «жертв не будет»?

Лера думает, что она наивная дура – с чего решила, что этим словам вообще можно было верить? Это ведь просто смешно – сначала убийства в Питере, теракты, потом Венеция и Сибирь; за Разумовским тянулся след из горы трупов, а она думала, что в этот раз всё будет иначе. Что всё обойдётся без крови. Что, если она не будет убивать, то Чумной Доктор тоже. Лера слишком расслабилась – в самом деле привыкла к компании Разумовского и будто бы забыла, что он убийца. Маньяк и террорист, к которому нему нельзя было поворачивать спиной ни на миг.

«Никогда не расслабляйся» – надо было прислушаться к совету.

– Для чего ты..? – Голос срывается, выдавая волнение, – ей хочется спросить почему ты это делаешь, но она не уверена, что хочет слышать ответ. Это ведь что-то в духе «потому что я так захотел», – она на секунду прикрывает глаза. – Для чего я здесь?

Отредактировано Valeria Makarova (2021-10-17 01:10:05)

Лера молчит, – подняв взгляд, лишь зло смотрит, дёргая руками, – Разумовский и без неё прекрасно знает ответы на свои вопросы; он ведь всегда всё знает. Конечно она бы приняла приглашение. Конечно, даже заподозрив неладное, доверилась бы и всё равно оказалась здесь, – был ли у неё другой выбор? Разве всё могло сложится как-то иначе – чтобы он ни говорил, она всегда всё послушно выполняла. Задаваясь вопросами, возмущаясь и устало вздыхая, но, надевая костюм, верила, что он просчитал все детали нового задания, выходила на улицу, надеясь, что в случае опасности её прикроют, рисковала, доверяясь чужим словам; в их сотрудничестве слишком многое строилось на одной лишь вере Леры в Разумовского, и от этой мысли трясёт изнутри.

– Да пошёл ты, – цедит сквозь зубы и гасит внутреннее желание отшатнуться, вжаться в спинку стула, уходя как можно дальше. Ей хочется, нужно сбежать, убраться куда подальше, чтобы не видеть снисходительный взгляд, не слышать фальшивый ласковый тон и слова, выдранные прямо из её головы, из самых худших опасений и страхов – «она не справляется». Знает это, чувствует с тех пор, как приняла предложение. Какой из неё мститель в маске – это всё с самого начала звучало как глупость; дурость, в которую Разумовский слишком заигрался. Она вскрикивает, брыкается, безуспешно пытаясь уклониться от иглы – и теперь её заменят, от неё избавятся, как от надоевшей игрушки, которая оказалась не такой уж интересной; Лера продолжает пытаться растягивать верёвки, но они всё никак не поддаются.

У неё есть только пятнадцать минут, всего пятнадцать минут, это всё не может быть правдой – Лера делает глубокий вздох. Нельзя впадать в панику – ей просто надо пройти испытания. Откидывает голову, медленно выдыхая – ей нужно сосредоточиться. Представить, что это всё тренировка; безумная и опасная, но всё ещё просто очередная тренировка. Экстремальный экзамен – что-то, с чем она может справиться. Действовать быстро, пока ей не стало слишком плохо – сколько он ей вколол? – и на самом деле вспомнить всё, чему она успела научиться. Узел за спиной уже почти ослаб, осталось всего пара секунд, и бежать, немедленно бежать – жаль Олег так и не включил в их тренировки отдельный инструктаж на тему «что делать, если Разумовский вдруг решил тебя убить».

«Всё равно сделает так, что сопротивляться не получится» – звучит совсем не обнадёживающе.

Верёвки исчезают с рук быстро. Змеёй струятся вниз и, опадая на пол, извиваются, перетекая в замысловатый узор; если пытаться всматриваться в него слишком долго, пол уходит из-под ног, кружась в странном ритме и затягивая вслед за собой – Лера замечает ещё одну дверь. Она легко открывается и впереди – сад. Настоящий сад – с длинными уходящими в темноту вечернего неба деревьями, лабиринтом зарослей и еле различимой тропинкой. Лера слишком спешит, и чуть не попадается под летящее сбоку – прямо из ниоткуда – лезвие; уворачивается в последний момент. В самом деле сад со смертельными ловушками – как-то так она и представляла творение слетевшего с катушек богача. Двигается осторожнее, но стараясь не замедляться, – сколько уже прошло времени? Перепрыгнуть, бежать дальше, увернуться, бежать дальше, проплыть, бежать дальше, пригнуться, бежать, а потом вновь перепрыгнуть, – Лере кажется, что это продолжается бесконечно. Как по кругу.

– Бить хулиганов было и то сложнее, – не выдерживает, перепрыгнув очередной ров, – это и есть твои «непроходимые испытания»?

Однообразные ловушки не кончаются – Лера отгоняет пугающую мысль, что она может что-то упускать. Такого не может быть, Разумовский ведь сказал, что тут будут ингредиенты, что тут будут подсказки; она вновь верит ему на слово, и от этого ещё страшней.

Отредактировано Valeria Makarova (2021-10-17 01:10:39)

Голос Разумовского звучит слишком громко, слишком близко, – раздаётся у самого уха и, дыханием мимолётно касаясь кожи, сжимается на шее, ни спрятаться, ни убежать, – но оглянуться не выходит, страх холодит спину, заставляя двигаться. Не останавливаясь, не поддаваясь панике – тело двигается само по себе, на автомате; Лера думает, что хоть после некоторых тренировок Олега хотелось только лечь и умереть, но сейчас она благодарна ему как никогда – если бы не те бесконечные забеги по заброшкам, она бы не смогла пройти продержаться в этом месте и пары секунд. И уж тем более не добралась бы и до первого помещения на её пути – Лера давит в себе желание остановиться, переводя дух, и быстро продвигаясь внутрь.

Оружейная выглядит внушительно, стены уходят ввысь, обступая её, а от такого количества оружия разбегаются глаза – Лера видела такое только в фильмах и играх Кира. Обычно главные герои из подобных пушек расстреливают толпы врагов – остаётся надеяться, что её испытание не будут включать в себя нечто подобное. Она обходит помещение и быстро замечает на одной из стен небольшую склянку на верёвочке – тонкая, но прочная, удобно вешается на шею; выглядит это всё подозрительно слишком просто, но Лера старается не задумываться. Ингридиент получен – идём дальше; собирается уходить, – торопиться, ей надо торопиться, времени совсем нет, – но замедляется, замечая пистолет. Точь-точь как тот, из которого она стреляла на тренировке в последний раз, небольшой, удобно ложится в руку – Лера тянется, но в последний момент замирает в нерешительности.

Кто знает, что её ждёт, у Разумовского в голове чёрт знает что, – говорит себе, чувствуя как к горлу подступает ком, – пистолет ей необходим на всякий случай. Уговаривает – ей ведь не обязательно из него стрелять. Леру потрясывает, она думает – Разумовский убийца, он убьёт и её, обязательно убьёт; ей надо, ей необходимо сделать хоть что-то. Дать отпор, защититься, голову прошибает резкая боль, – выстрелить в это перекошенное ухмылкой лицо.

Резко одёргивает руку и кидается прочь из помещения – бежать, ей надо бежать отсюда как можно скорее. Никаких пистолетов и никакого оружия – ей просто надо добраться до ещё двух ингредиентов. Если, – не если, а когда, лучше рассуждать в таком ключе, – она пройдёт все испытания, то всё закончится; она вернётся к своей обычной жизни, и не будет никаких убийств.

– А это что..? – Неуверенно спрашивает в пустоту, боль давит на виски, она с трудом удерживается на подкашивающихся ногах, – на выходе её встречает статуя. Лера не успевает прочитать надпись – перед глазами плывёт, размывая всё, кроме фигуры напротив напротив – Лера отчётливо видит, как она движется. Наклоняется ближе, не прекращая скалится, – красные глаза, выдавливающиеся из орбит, смотрят не мигая, притягивая взгляд, – широко открывает рот, капая вязкой слюной, и оглушающе рычит, – продалась ради денег – и где ты теперь? К Лере тянутся чьи-то руки, хватают за ноги, не давая пошевелиться, тянутся выше, когти срывают одежду и жадно дерут кожу, вгрызаясь зубами, рвут её тело на куски; Лера сквозь гул в ушах едва слышит собственный крик, она жмурится, закрывая руками голову, пытаясь закрыться, спрятаться, уйти, бежать, ей надо бежать.

Лера тяжёло дышит, открывая глаза – статуя неподвижна.

– Сколько этого дерьма ты мне вколол? – Она сходит с ума, – точно сходит с ума, у неё галлюцинации, это плохо, очень плохо, – Лера оглядывается, словно надеясь обнаружить Разумовского где-то рядом с собой, вцепиться, крича в лицо и требуя прекратить это всё. Её крупно колотит, она хватается ладонью за склянку на шее – на месте, всё хорошо, – вперёд, ей надо двигаться вперёд, у неё совсем мало времени.